Ричард Бах

Бегство от безопасности

в центр управления ядерным реактором в аварийной ситуации.

Мигают сотни ужасно-ярких смертельно-красных предупреждающих табло: дыши, или умрёшь, ешь, или умрёшь, падение — смерть, огонь — смерть, враги в темноте, собака выглядит смирной, но ест детей.

Никогда не видел одновременно столько ярких сигналов тревоги. Сейчас я открыт всему миру, у-яз-вим, то есть, б е с с и л е н, и даже не могу членораздельно заорать слово «Помогите!»

Один человек рядом. Мама, я не люблю быть эгоистом, но ты бы лучше оставалась рядом, пока не минуют все опасности, пока я не буду надёжно вооружён и защищён, лет этак до тридцати, пожалуйста, и, между прочим, скажи, что я здесь делаю?

Кажется, я забыл... это я выбрал эту жизнь или ты, и не могла бы ты мне сообщить, по какой возможной идиотской причине?

Она могла бы ответить, но мои вопросы превращаются в крик и плач, и спи-моя-радость-усни мало помогает, когда я знаю, что за окном минус тридцать, а меня начинает бить дрожь при плюс восемнадцати. Единственное, что мне остаётся, — закрыть глаза, отключить системы, спать.

А во сне я плыву назад, к мягким изумрудно-янтарным холмам, стоит мне прыгнуть, и я не упаду, а поплыву, словно облако нарциссового света. Сон возвращает меня домой, туда, где понимают без слов, где все друг другу учителя и ученики, и во всём присутствует разум и смысл.

— Вы не поверите! — говорю я им. — В следующий раз, когда я снова начну говорить, что жизнь в пространстве-времени — это забавно, накиньте на меня сеть, а? Вы что, не видели, что я рехнулся?

Они здесь сразу заваливают тебя всякими ограничениями, в ту же секунду, как приземлишься... ограничения в пространстве, ограничения во времени: я отрезан от всех и замкнут в желатиновой форме крошечного создания, неуклюжем миниатюрном карликовом тельце нет духовного общения нет возможности вернуться, не могу летать и гравитация здесь огромна, я чувствую себя тяжелее, чем слон, увязший в смоле, слабее, чем мотылек, всё вокруг лед и сталь, кроме мамы и одеяла, ограничения, словно кинжалы у горла, правила, которые я не могу понять, поднят занавес в пьесе, где я сам должен написать свою роль при помощи слов, которых я не знаю, и разума, который, в основном, почему-то, даёт команды моему рту, не способному даже сказать, чтобы меня отсюда выпустили.

Пространство-время уже в теории выглядит безумием... на практике оно — безумие вдвойне, минута для взрослых — дни для меня, клак-клак-клак: каждую секунду распадаются вселенные, и никто этого не замечает, постоянно оказываясь перед миллионами выборов, оборачивающихся одним-единственным — все ложатся в постель в неизменном прошлом, за которым, как все считают, последует будущее.

Это жестокая шутка, не так ли? Нереально — меня предупреждали, но это ведь, более чем нереально, это немыслимо: превратить эти тяготящие меня ум и тело младенца в то, что, в лучшем случае, примется просто размышлять о том, что я есть, а в худшем — уподобится прутику, бессильному выбраться на сушу из рокочущего потока, но, тем не менее, способному помнить.

Было безумием с моей стороны выбрать всё это, но я ведь могу дать и задний ход. Худшее, что может произойти — если повезёт, — меня съест собака, и я выберусь из этого мира-ловушки и снова вернусь домой.

Просыпаясь, я об этом уже не помнил.

* * *

Я был наблюдателем, утратившим свойства бесплотного призрака — те, за кем я наблюдал, теперь могли, в свою очередь, наблюдать за мной.

Какой милый малыш, говорили они моей маме, в глубине души благодаря Бога, что уже никогда не окажутся на моём месте. Он так счастлив! Посмотрите на эти большие глазки... невинность, счастье, безопасность.

Ложь. Ложь. Ложь.

В эти первые часы происходили величайшие сражения в моей жизни, которые я проигрывал одно за другим, словно ряды падающего домино.

— Я есмь, — говорил я миру. — Я не рождаюсь и не умираю, индивидуальное проявление бесконечной жизни, выбравшее пространство-время для игры и обучения. Я пришёл сюда для забавы, чтобы встретить вновь старых друзей и встретиться вновь с великими врагами...

Удар в лицо железным ботинком — таковы мои враги. Они не пользуются словами, потому что не нуждаются в них.

Боль! Добро пожаловать в пространство-время, Страну-Нет-Другого-Выбора. Видишь то, что есть, приятель. Сейчас пока всё расплывчато, но, чем лучше ты видишь, тем хуже всё выглядит.