Говард Ф.Лавкрафт

Заброшенный дом

и провел оставшиеся

часы за чтением и сочинением глупых стишков, что помогало мне развеять

мрачные мысли.

На следующее утро в одиннадцать часов я приступил к рытью. Погода

стояла солнечная, чему я был несказанно рад. Я был по-прежнему один, ибо как

бы я ни страшился того, что искал, рассказать о случившемся кому-нибудь

постороннему казалось мне еще страшнее. Позднее, правда, я поведал обо всем

Гаррису, но я это сделал только по необходимости, и, кроме того, он сам был

немало наслышан о странностях страшного дома от пожилых людей и потому был

скорее склонен верить, чем отрицать. Ворочая комья черной вонючей земли,

рассекая лопатой на части белесую грибковую поросль, из которой тут же

начинал сочиться желтоватый вязкий гной, я трепетал от нетерпения и страха:

кто знает, что я найду там, в глубине? Недра земные хранят тайны, которых

человечеству лучше не знать, и меня, похоже, ждала одна из них.

Мои руки заметно тряслись, но я упорно продолжал копать и вскоре стоял

в уже довольно широкой яме, вырытой собственными руками. По мере углубления

отверстия, ширина которого составляла примерно шесть футов, тяжелый запах

нарастал, и я более не сомневался в том, что мне не избежать контакта с

исчадием ада, выделения которого были бичом этого дома в течение полутора

столетий с лишком. Мне не терпелось узнать, как оно выглядит каковы его

форма и состав, и до какой толщины отъелось оно на дармовой жизненной силе

за многие века. Чувствуя, что дело близится к развязке, я выбрался из ямы,

разбросал и разровнял накопившуюся кучу земли и разместил по краям ямы с

двух сторон от себя огромные бутыли с кислотой так, чтобы в случае

необходимости можно было опорожнить их быстро одну за другой в

образовавшуюся скважину. Потом я снова взялся за работу и на этот раз

сваливал землю не куда попало, а только по обе другие стороны ямы; работа

пошла медленнее, а вонь усилилась настолько, что мне пришлось надеть

респиратор. Сознавая свою близость к неведомому, таившемуся у меня под

ногами, я едва сохранял присутствие духа.

Внезапно лопата моя вошла во что-то не столь твердое, как земля. Я

вздрогнул и сделал было первое движение к тому, чтобы выкарабкаться из ямы,

края которой уже доходили мне до самого горла. Однако я взял себя в руки и,

стиснув зубы, соскреб немного земли при свете своего карманного фонаря.

Показалась какая-то поверхность, тусклая и гладкая, что-то вроде

полупротухшего свернувшегося студня с претензией на прозрачность. Я поскреб

еще немного и увидел, что он имеет форму. В одном месте был просвет там

часть обнаруженной мной субстанции загибалась. Обнажилась довольно обширная

область почти цилидрической формы; все это напоминало громадную гибкую

бело-голубую дымовую трубу, свернутую вдвое, при этом в самом широком месте

диаметр ее достигал двух футов. Еще несколько скребков и я пулей вылетел из

ямы, чтобы быть как можно дальше от этой мерзости; не останавливаясь, в

каком-то исступлении, одну за другой я накренял громадные бутыли и низвергал

их едкое содержимое в эту зияющую бездну, на ту невообразимую аномалию, чей

колоссальный локоть мне только что довелось лицезреть.

Ослепительный вихрь зеленовато-желтого пара, каскадом извергавшийся из

глубины, никогда не изгладится из моей памяти. И по сию пору обитатели холма

поминают о желтом дне, когда отвратительные тлетворные пары воздымались над

рекой Провиденс в том месте, куда сбрасывают фабричные отходы, и только мне

одному ведомо, как они обманываются относительно истинного источника этих

паров. Рассказывают также о чудовищном реве, сопровождавшем этот выброс и

доносившемся, вероятно, из какой-то поврежденной водопроводной трубы или

подземного газопровода, но и здесь я мог бы поправить молву, если бы только

осмелился. У меня нет слов, чтобы описать весь этот ужас, и я до сих пор не

могу понять, почему я остался жив. Я лишился чувств сразу после того, как

опустошил четвертую емкость, которой я был вынужден воспользоваться, когда

пары стали проникать через мой респиратор. Очнувшись, я увидел, что яма

более не испускает пара.

Две оставшиеся бутыли я опорожнил без всякого видимого результата, и

тогда мне стало ясно, что яму можно засыпать. Я работал до глубокой ночи, но

зато ужас покинул дом навсегда. Сырость в подвале была уже не такой затхлой,