только одна реформированная секта гелугпа - в просторечии секта 'желтых колпаков' - предписывает безбрачие всем своим монахам. В сектах 'красных колпаков' безбрачие обязательно только для гелонгов, т.е. для монахов, получивших высшую степень посвящения. Женатые ламы имеют для себя и своих семей жилище за пределами монастыря. Кроме того, им отводят помещение и в монастыре, где они живут во время религиозных праздников или же, когда испытывают потребность уединиться на некоторое время для медитации, или совершения религиозных обрядов. Женщинам запрещается сожительствовать со своими мужьями в монастыре.
Назначение ламаистских монастырей - давать приют людям, преследующим цели духовного порядка. Эти цели весьма неопределенные, неодинаковы и необязательны для всех обитателей монастыря. Чаяния каждого монаха - низменные или высокие - составляют его тайну; ему предоставлена полная свобода добиваться осуществления своих целей какими ему будет угодно средствами. Единственные действующие в гомпа общие правила относятся к порядку и внешней благопристойности, обязательными как в монастыре, так и за пределами его, а также к регулярному посещению собраний. Последние обособлены от священнодействий, когда каждый из участников рассчитывает извлечь какую-нибудь выгоду духовного или материального порядка. Тут обитатели гомпа просто сходятся в зале ассамблей прослушать объяснения от лица властей предержащих о распорядке дня, а затем все читают или наизусть повторяют отрывки священных текстов. Считается, что подобные декламации имеют силу предотвращать бедствия, эпидемии; привлекать благоденствие. Поэтому такое чтение предписывается совершенно официально, как способствующее процветанию страны, ее монарха и благотворителей монастыря. Что касается ритуальных церемоний, то они тоже отправляются в целях, совершенно чуждых личным интересам священнослужителей. Тибетцы верят даже, что священнодействующий не может извлечь из отправляемого им обряда ни малейшей выгоды, и самые ловкие из 'гиюд-па', желая обеспечить благотворное действие церемонии лично для себя, прибегают к помощи товарища.
Поскольку совершение магических обрядов, наоборот, преследует личные цели, медитации и мистические упражнения совершаются в индивидуальном порядке. За исключением духовного руководителя никто не смеет вмешиваться. Тем более, никто не имеет права требовать от монаха-ламаиста отчета о его религиозных или философских воззрениях. Он может исповедовать какое угодно учение, даже быть абсолютно неверующим - это его сугубо личное дело.
В тибетских монастырях нет ни храмов, ни часовен. Монастырские 'лхакланги' (дома богов) просто считаются частными жилищами богов или исторических героев. Всякий желающий может нанести визит вежливости скульптурным изображениям божественных особ. Он зажигает перед ними светильники или сжигает в их честь благовония. Затем, отдав троекратный поклон, удаляется. Во время таких мимолетных аудиенций посетители часто испрашивают себе милостей. Однако некоторые ограничиваются только выражениями почтения совершенно бескорыстно и ни о чем не просят. Перед изображением Будды вообще никогда ни о чем не просят, потому что Будда переселился за пределы мира желаний, вернее, за пределы всех миров. Но все же посетители дают обеты, выражают свои чаяния, принимают решения. Например, гость мысленно произносит: 'Ах, хорошо было бы в этой жизни или в дальнейших моих существованиях иметь много денег, чтобы раздавать щедрую милостыню и сделать многих счастливыми'. Или же: 'О, если бы я мог вполне постигнуть учение Будды и жить по его законам и заповедям!'. Тех, кто, вознеся ритуальным жестом маленький зажженный светильник перед статуей Будды, жаждет только духовного просветления, гораздо больше, чем думают. Пусть они часто не делают никаких усилий, чтобы достичь его, все же мистический идеал спасения через познание продолжает жить среди тибетцев.
Полная духовная свобода, предоставленная монахам-ламаистам, сочетается почти с такой же материальной самостоятельностью. Члены монастырской братии не живут общиной. Каждый живет отдельно в своем доме или отведенном для него помещении и на собственные средства. Добровольная бедность, обязательная когда-то для последователей древнего буддизма, уставом не предписывается. Я уверена даже, что лама, давший обет бедности, встретил бы всеобщее порицание. Одни только отшельники могут позволить себе подобную эксцентричность. И все-таки, идеал полного отречения в том смысле, как его понимает Индия (и может быть одна только Индия), не совсем чужд и