Игорь Зенин

Посланники

«А» в агентурную сеть для «полного развития демократии и сохранения существующего уклада жизни, для ликвидации дестабилизирующих фактов и изменения социального и экономического строя».

Всех этих людей Антон знал, как простых порядочных людей, честных и отзывчивых. Все они — бессребненники, поскольку не умеют воровать и обманывать. Это и есть категория «А».

Для реализации этого проекта, резолюция разрешает применять шантаж и угрозу, подставки и создание условий для «вынужденного получения денег незаконным путем», то есть, воровства.

Под вынужденными условиями подразумеваются затраты для лечения после «случайной аварии, непредвиденных венерических инфекций, при обворовывании и тому подобное».

Создание такого уголовно-процессуального компромата необходимо для «надёжного закрепления агентурного контакта».

Антон сразу перескочил по резолюции к её авторам. Кремль. Тайные советники, о которых он ничего не слышал и не видел по ТВ...

Самодовольные, засаленные рожи. Хотя, выглядят по-спортивному подтянутыми. Следят за фигурой... Сохраняют режим питания и сна, регулярно занимаются спортом...

Они также регулярно спят с женщинами, но глядя на этих, внешне красивых женщин, Антон понял, что эти рожи их насилуют, потому что любви нет.

Эти красивые женщины любят не этих чистоплюев, а их положение в обществе себе подобных и их деньги. Многие из этих «подстилок» были жёнами.

Он пошёл дальше, спускаясь по годам всё ниже в прошлое, пытаясь выйти на корни этих современных вампиров и вурдалаков.

Политбюро. НКВД. ЧК. Революция. Тайные собрания. Тайные общества масонов. Антон понял, что так он может дойти до Христа и будет путаться в причинно-следственных связях.

Нужно было найти корень этих бед. Выйдя из исторического слоя времени, он перешёл на уровень сознания и подсознания человеческой психики.

И тут наткнулся на стену. Правильнее сказать, на закрытую дверь. Словно кто-то произнёс: «Информация закрыта, ввиду сложности восприятия. Могут быть необратимые изменения психики».

Ошарашенный Антон снял руки с кристалла. Кристалл сиял, как и прежде, словно не было никаких путешествий во времени.

Часы показывали половину второго ночи. Это означало, что время работы составило всего десять минут.

Антону показалось, что он на эти путешествия потратил, минимум, часов семь. Получалось, что кристалл сжал реальное время в тридцать-сорок раз.

Окончательно запутавшись в такой реальности, экспериментатор спрятал коробку и залез под одеяло к Свете, которая хранила щемящее тепло и уют семейного ложа, сама не подозревая об этом, видя сладкие сны.

Смена караула

Через день Игнат зашёл забрать кристалл. Антон уже жалел о том, что сам предложил его забрать. Но Игнат твёрдо и решительно заявил, что кристалл необходимо взять.

Они опять шли по вечернему городу. Антон не хотел расставаться с сумкой, в которой лежал сокровенный груз.

Игнат незаметно с удивлением наблюдал странную перемену в поведении друга. Шли молча. Наконец, Игнат решил хоть как-то разговорить Антона.

— Расскажи, как он к тебе попал? — спросил Воробьев.

— Да это не он ко мне попал, а скорее, я к нему. Шёл вечером через овраг — торопился к жене своей, решил срезать крюк. А там — чахлый мостик, весь в дырках.

Ну и оступился, хряснулся о землю, стал вылазить. И на склоне оврага, в глине, что-то заблестело. А было ещё светло.

Я откопал этот предмет, а он как засверкает, аж в глазах потемнело. Я перепугался, решил, что это — радиоактивный элемент, например, индий, бросил его.

Тут же вылетел из оврага и побежал домой за датчиком радиации. Но он радиацию не дал. И к тому же, светится сильнее, чем любой радиоактивный элемент.

Вот так я попал к нему. Домой принёс, Свете ничего не сказал, чтобы не испугать.

Я сразу понял, что этот камень может всё, он в грязных руках будет пострашнее, чем ядерный арсенал всей планеты! На следующий день пошел к тебе, но не застал, оставил записку.

— Дела, — задумчиво промычал Игнат. Сейчас он думал о том, что же ему самому делать с этим кристаллом.

Придя домой, Игнат долго сидел, не раскрывая сумки. Непонятный ворох мыслей крутился в голове, и словно кто-то говорил: «Не открывай, будет больно».