Сократ, что и ты, и всякий другой, кто допускает самостоятельное существование
некоей сущности каждой вещи, должен, я думаю, прежде всего согласиться, что ни одной такой
сущности в нас нет.
- Да, потому что как же она могла бы тогда существовать самостоятельно? - заметил Сократ.
- Ты правильно говоришь, - сказал Парменид.- Ибо все идеи суть то, что они суть, лишь в
отношении одна к другой, и лишь в этом отношении они обладают сущностью, а не в отношении к
находящимся в нас [их] подобиям (или как бы это кто ни определял), только благодаря причастнос-
ти которым мы называемся теми или иными именами. В свою очередь эти находящиеся в нас
[подобия], одноименные [с идеями], тоже существуют лишь в отношении друг к другу, а не в
отношении к идеям: все эти подобия образуют свою особую область и в число одноименных им
идей не входят.
- Как ты говоришь? - спросил Сократ.
- Если, например, - ответил Парменид, - кто-либо из нас есть чей-либо господин или раб, то он,
конечно, не раб господина самого по себе, господина как такового, а также и господин не есть
господин раба самого по себе, раба как такового, но отношение того и другого есть отношение
человека к человеку. Господство же само по себе есть то, что оно есть, по отношению к рабству
самому по себе, и точно так же рабство само по себе есть рабство по отношению к господству
самому по себе. И то, что есть в нас, не имеет никакого отношения к идеям, равно как и они - к
нам. Повторяю, идеи существуют сами по себе и лишь к самим себе относятся, и точно так же то,
что находится в нас, относится только к самому себе. Понятно ли тебе, что я говорю?
- Вполне понятно, - ответил Сократ.
- А потому, - продолжал Парменид, - и знание само по себе как таковое не должно ли быть
знанием истины как таковой, истины самой по себе?
- Конечно.
- Далее, каждое знание как таковое должно быть знанием каждой вещи как таковой, не правда
ли?- Да.
- А наше знание не будет ли знанием нашей истины? И каждое наше знание не будет ли
относиться к одной из наших вещей?
- Непременно.
- Но идей самих по себе, как и ты признаешь, мы не имеем, и их у нас быть не может.
- Конечно, нет.
- Между тем, каждый существующий сам по себе род познается, надо полагать, самой идеей
знания?
- Да.
- Которой мы не обладаем?
- Да, не обладаем.
- Следовательно, нами не познается ни одна из идей, потому что мы не причастны знанию
самому по себе.
- По-видимому, так.
- А потому для нас непознаваемы ни прекрасное само по себе, как таковое, ни доброе, ни все
то, что мы допускаем в качестве самостоятельно существующих идей.
- Кажется, так.
- Но обрати внимание на еще более удивительное обстоятельство.
- Какое же?
- Признаешь ты или нет: если существует какой-то род знания сам по себе, то он гораздо
совершеннее нашего знания? И не так ли обстоит дело с красотою и всем прочим?
- Да.
- Итак, если что-либо причастно знанию самому по себе, то, не правда ли, ты признаешь, что
никто в большей степени, чем бог, не обладает этим совершеннейшим знанием?
- Непременно признаю.
- С другой стороны, обладая знанием самим по себе, будет ли бог в состоянии знать то, что есть
в нас?
- Почему же нет?
- А потому, Сократ, - сказал Парменид, - что, как мы согласились, сила тех идей не
распространяется на то, что у нас, и, с другой стороны, сила того, что у нас, не распространяется на
идеи, но то и другое довлеет самому сабе.
- Да, мы согласились относительно этого.
- Итак, если у бога есть упомянутое совершеннейшее господство и совершеннейшее знание, то
господство богов никогда не будет распространяться на нас и их знание никогда не познает ни нас,
ни вообще ничего относящегося к нашему миру: как мы нашей властью не властвуем над богами и
нашим знанием ничего божественного не познаем, так на том же самом основании и они, хоть и
боги, над нами не господа и дел человеческих не знают.
- Но если отказать богу в знании, то не покажется ли такое утверждение слишком странным? -
заметил Сократ.
А Парменид возразил:
- Однако, Сократ, к этому и, кроме того, еще ко многому другому неизбежно приводит [учение
об] идеях, если эти идеи вещей действительно существуют и если мы будем определять каждую
идею как нечто самостоятельное. Слушатель будет недоумевать и спорить, доказывая, что этих
идей либо вовсе нет, либо если уж они существуют, то должны быть безусловно непознаваемыми
для человеческой природы. Такие возражения кажутся основательными, а высказывающего их, как
мы недавно сказали,