совершенно новый подход -
искусственную консервацию. Я знал, что он давно работает над совершенно
новым, в высшей степени необычным бальзамирующим составом, и поэтому не
удивился его успехам, однако пока он не объяснил мне все тонкости дела, я
никак не мог взять в толк, для чего ему вообще понадобилось бальзамирование,
так как трупы, с которыми мы экспериментировали, утрачивали свежесть еще до
того, как оказывались у нас в лаборатории. Теперь я понимаю, что Уэст
готовил бальзамирующий раствор не столько для настоящего, сколько для
будущего употребления, надеясь на судьбу, которая вновь пошлет нам свежий,
не тронутый тлением труп, как много лет назад в Болтоне она подарила нам
тело негра, погибшего в боксерском поединке. Наконец фортуна сжалилась над
нами: в тайной лаборатории, устроенной в подвале, покоился труп без малейших
признаков разложения. Результаты оживления Уэст предсказать не брался. Этому
эксперименту предстояло стать поворотным пунктом нашего исследования,
поэтому Уэст решил сохранить труп до моего возвращения, чтобы, следуя
установившейся традиции, мы вместе наблюдали за происходящим.
Уэст рассказал мне, откуда взялся труп. Две недели назад этот сильный,
хорошо одетый мужчина, сойдя с поезда, направился в Болтон, где у него были
какие-то дела на ткацкой фабрике. Путь до города оказался неблизким, и когда
незнакомец остановился возле нашего дома, чтобы спросить дорогу, у него
разыгрался сердечный приступ. Он отказался принять лекарство и через минуту
рухнул замертво у нашего крыльца. Как и следовало ожидать, Уэст воспринял
эту смерть как дар небес. Незнакомец успел сообщить, что в Болтоне его никто
не знает, а содержимое его карманов свидетельствовало о том, что умерший,
Роберт Ливитт из Сент-Луиса, одинок, и значит, разыскивать его было некому.
Если эксперимент не удастся, подумал Уэст, никто, о нем не узнает. Мы
хоронили подопытных в густом лесу, неподалеку от кладбища для бедняков. А
если удастся, мы в одночасье станем знаменитыми. Поэтому мой друг, не теряя
времени, впрыснул в запястье умершего состав, который должен был сохранить
тело свежим до моего приезда. Уэста, казалось, не слишком волновало то, что
причиной внезапной смерти незнакомца было слабое сердце, хотя, на мой
взгляд, это обстоятельство могло поставить под вопрос успех всего
предприятия. Мой друг верил в свою мечту: он разожжет в мертвом теле искру
разума, вернув на этот раз к жизни не монстра, а нормального человека.
Итак, в ночь на восемнадцатое июля 1910 года мы с Уэстом стояли в нашей
подпольной лаборатории, глядя на безмолвное белое тело, залитое
ослепительным светом дуговой лампы. Бальзамирующий состав подействовал
великолепно. Не обнаружив на крепкой плоти следов трупного разложения, хотя
тело пролежало в подвале две недели, я не удержался и спросил Уэста, в самом
ли деле наш подопытный мертв? Он с готовностью заверил меня в этом,
напомнив, что оживляющий раствор действует лишь в тех случаях, когда все
жизненные процессы в организме совершенно угасли. Когда мой друг перешел к
подготовительному этапу, меня поразила необычайная сложность нового
эксперимента-не удивительно, что Уэст запретил мне дотрагиваться до тела.
Сначала он ввел лекарство в запястье, в непосредственной близости от того
места, куда он впрыснул бальзамирующий состав две недели назад. Это,
объяснил он, делается для того, чтобы нейтрализовать состав и вернуть
организм в исходное состояние, иначе оживляющий раствор не подействует.
Немного позже, когда мертвенно-бледные конечности незнакомца, слегка
задрожав, изменили цвет, Уэст торопливо набросил на его исказившееся лицо
нечто вроде подушки и держал до тех пор, пока тело не перестало дергаться.
Теперь можно было приступить к оживлению. Бледный от волнения Уэст бегло
осмотрел абсолютно безжизненное тело, остался доволен увиденным, а затем
впрыснул в левую руку трупа точно отмеренную дозу эликсира жизни,
приготовленного накануне с великим тщанием - теперь, в отличие от наших
первых студенческих опытов, мы уже не двигались вслепую. Трудно передать, с
каким волнением мы, затаив дыхание, следили за этим безупречно свежим
экземпляром - мы были вправе ожидать от него разумных слов, а возможно, и
рассказов о том, что открылось ему за пределами непостижимой бездны.