некогда единого живого организма. Вся эта
исследовательская работа требовала огромного количества свежерасчлененной
человеческой плоти - вот для чего Герберт Уэст отправился на войну.
Фантастическое, неописуемое событие произошло в полночь, в конце марта
1915 года, в полевом госпитале близ Сент-Элуа. Я до сих пор не могу
избавиться от ощущения, что все это мне приснилось в страшном, бредовом сне.
В восточном крыле возведенного наспех здания, напоминавшего амбар,
располагалась лаборатория Уэста, которую он получил якобы для того, чтобы
разрабатывать новые радикальные методы лечения безнадежно тяжелых увечий.
Там, в окружении покрытых запекшейся кровью трупов он работал, словно мясник
- я никогда не мог привыкнуть к тому, с какой легкостью он отсекал и
сортировал различные части тела. Порой он и в самом деле творил для солдат
чудеса хирургии, но главные его успехи носили не столь публичный и
благотворительный характер. В его лаборатории раздавались самые разные
звуки, странные даже средь этой кровавой вакханалии. Там часто звучали
револьверные выстрелы, привычные на поле брани, но совершенно неуместные в
больнице. Подопытным доктора Уэста не приходилось рассчитывать на долгую
жизнь или широкую аудиторию. Помимо человеческой ткани он использовал
материал, полученный от эмбрионов рептилии, который он культивировал с
необычайным успехом. С помощью этого материала Уэст научился поддерживать
жизнь в отдельно взятых частях человеческого организма - именно этим и
занимался теперь мой друг. В темном углу лаборатории, над горелкой
причудливой формы, выполнявшей роль инкубатора, он держал огромный закрытый
чан с клеточной тканью рептилий, которая, отвратительно вздуваясь и булькая,
росла, как на дрожжах.
Той памятной ночью, в нашем распоряжении оказался великолепный
экземпляр: труп человека, очень крепкого физически и в то же время
обладавшего блестящим умом, что свидетельствовало о наличии чувствительной
нервной системы. Судьба сыграла с ним злую шутку, ибо именно он
ходатайствовал о присвоении Уэсту военного звания. Мало того, в прошлом он
тайно изучал теорию реанимации под руководством Уэста. Сэр Эрик Морланд
Клапем-Ли, майор, кавалер ордена "За безупречную службу", лучший хирург
нашей дивизии, был срочно откомандирован в сектор Сент-Элуа после того, как
командование получило сведения о шедших здесь тяжелых боях. Он вылетел на
аэроплане, за штурвалом которого сидел отважный лейтенант Рональд Хилл, но
непосредственно над местом назначения аэроплан был сбит. Мы в ужасе следили
за его падением. От Хилла почти ничего не осталось, но труп великого хирурга
почти не пострадал, если не считать полуоторванной головы. Уэст жадно
оглядел безжизненное тело человека, некогда бывшего его другом к коллегой. Я
с дрожью наблюдал за тем, как, он, отрезав голову, поместил ее в адский чан
с пульсирующей тканью рептилий, чтобы сохранить для будущих опытов, и
подошел к обезглавленному телу, лежавшему на операционном столе. Уэст
добавил в него новой крови, соединил вены, артерии и нервы на обрубке шеи и
затянул страшную рану куском чужой кожи, которую взял у неопознанного трупа
в офицерской форме. Я знал, чего он хочет: посмотреть, не появятся ли в этом
высокоорганизованном обезглавленном теле хоть какие-то признаки умственной
Деятельности, которой отличался сэр Эрик Морланд Клапем-Ли. По злой иронии
судьбы безмолвные останки человека, некогда изучавшего теорию реанимации,
теперь должны были сами послужить во славу науки.
У меня перед глазами и сейчас стоит страшная картина: в мертвенном
свете электрической лампы Герберт Уэст вводит оживляющий раствор в руку
обезглавленного тела. Подробности этой сцены я описать не в силах - ибо дух
безумия витал в комнате, заваленной рассортированными частями трупов, с
липким от крови полом, почти по колено усыпанным обрезками человеческой
плоти, где в дальнем темном углу над дрожащим голубовато-зеленым пламенем
варилось, пухло и пузырилось гнусное месиво из ткани рептилий.
Экземпляр, лежавший на операционном столе, обладал превосходной нервной
системой, Уэст хорошо это знал и ждал многого. Когда конечности трупа начали
слегка подрагивать, в глазах моего друга зажегся лихорадочный интерес.
По-моему, он ждал подтверждения своей