Говард Ф.Лавкрафт

Герберт Уэст - реаниматор

к себе наши трофеи.

Как ни странно, с самого начала у нас оказалось много работы -

достаточно много, чтобы порадовать большинство начинающих врачей, и слишком

много для ученых, чьи истинные интересы лежат совсем в другой области.

Рабочие фабрики отличались довольно буйным нравом, и бесчисленные драки, во

время которых нередко пускались в ход ножи, прибавляли нам хлопот. Ведь

по-настоящему нас занимала только наша лаборатория с длинным столом под

яркими электрическими лампами, которую мы тайно оборудовали в подвале. Там в

предрассветные часы мы нередко впрыскивали приготовленный Уэстом раствор в

вену нашим недвижным жертвам, которых приволакивали с кладбища для бедняков.

Уэст исступленно искал состав, способный восстановить двигательные функции

человека, прерванные так называемой смертью, однако на его пути вставали

самые неожиданные препятствия. Каждый раз нам приходилось применять новый

состав: то, что годилось для морской свинки, не подходило для человека,

вдобавок, разные экземпляры по-разному реагировали на один и тот же раствор.

Мы отчаянно нуждались в безупречно свежих трупах, ведь даже

незначительный распад клеток мозга мог привести к нежелательным

последствиям. Однако нам никак не удавалось раздобыть по-настоящему свежий

труп - тайные опыты Уэста, которые он проводил в студенческие годы с трупами

сомнительного качества, окончились весьма плачевно. Случаи неполного или

несовершенного оживления, о которых мы вспоминали с содроганием, страшили

нас неизмеримо больше полных неудач. После кошмарного происшествия в

заброшенном доме на Мидоу-хилл над нами нависла смертельная угроза; даже

светловолосый, голубоглазый невозмутимый Уэст, ученый сухарь, казалось,

начисто лишенный эмоций, не мог избавиться от жуткого ощущения, будто кто-то

крадется за ним по пятам. У него появилась мания преследования - не только

по причине расшатанных нервов, но и вследствие того, несомненно, тревожного

факта, что по меньшей мере один из наших подопытных был жив: я имею в виду

кровожадного людоеда в обитой войлоком камере сефтонского сумасшедшего дома.

Но оставался еще один - наш первый подопытный, о судьбе которого мы ничего

не знали.

Что касается материала для наших опытов, то в Болтоне нам везло гораздо

больше, чем в Аркхеме. Не прошло и недели, как в наших руках оказалась

жертва несчастного случая, которую мы выкопали ночью, после похорон, и,

впрыснув раствор, заставили открыть глаза. Выражение лица у подопытного было

на редкость осмысленным, но вскоре действие препарата закончилось. У трупа

не хватало руки, будь он цел и невредим, возможно, результаты оказались бы

лучше. Затем, до января мы раздобыли еще троих. С первым нас постигла полная

неудача, у второго отчетливо наблюдалась мышечная деятельность, третий

выкинул жуткую штуку: он приподнялся и издал гортанный звук. Затем удача нам

изменила- число погребений сократилось, а те, кого все же хоронили, умирали

от тяжких болезней или серьезных увечий. Мы пристально следили за всеми

смертями, всякий раз выясняя их причину.

Как-то мартовской ночью к нам в руки попал труп не с кладбища для

бедняков. В Болтоне, где царил пуританский дух, бокс находился под запретом,

и как обычно бывает в подобных случаях, среди фабричных рабочих стали

проводиться тайные, плохо подготовленные бои, в которых изредка принимали

участие второразрядные профессионалы. В конце зимы как раз и состоялся

подобный матч, исход которого оказался весьма плачевным - к нам среди ночи

явились два перепуганных насмерть поляка и сбивчиво стали просить нас тайно

осмотреть пострадавшего, который находился в крайне тяжелом положении.

Последовав за ними, мы очутились в заброшенном амбаре, где поредевшая толпа

притихших иностранцев глядела на недвижное черное тело, распростертое на

полу.

Бой проводился между Кидом О"Брайеном - неуклюжим, дрожавшим от страха

молодцом со странным для ирландца крючковатым носом - и Баком Робинсоном по

кличке "Гарлемская Сажа". Негр пребывал в нокауте, и, как показал торопливый

осмотр, уже не имел шансов из него выйти. Это был безобразный, похожий на

гориллу детина, с ненормально длинными руками, которые так и подмывало

назвать передними лапами, и лицом, вызывающим в памяти неизъяснимые тайны