Карлос Кастанеда

Активная сторона бесконечности

поступления в аспирантуру

УКЛА должен быть памятным днем. Поскольку памятным он не был, я

постарался искусственно наделить его значимостью, которой на самом деле

не ощущал. То же можно сказать и о том дне, когда я чуть не женился на

Кэй Кондор. По идее, это должно было стать для меня опустошительным

переживанием, но не стало. В момент вспоминания этого события я понял,

что в нем ничего нет, и сразу же начал усердно воссоздавать то, что я

должен был чувствовать.

Приехав к дому дона Хуана, я представил ему свои два примера

памятных событий.

- Это все чепуха, - заявил дон Хуан. - Никуда не годится. Такие

истории связаны исключительно с тобой как с личностью, которая думает,

чувствует, плачет или вообще ничего не ощущает. Памятные же события из

альбома мага - это события, которые могут выдержать испытание временем,

потому что они не имеют ничего общего с человеком, хотя человек и

находится в самой их гуще. Он всегда будет в гуще событий, всю свою

жизнь, а возможно и потом, но не совсем лично.

Его слова привели меня в полное уныние. В то время я искренне

считал дона Хуана вредным старикашкой, который получает особое

удовольствие от того, что выставляет меня полным дураком. Он напоминал

мне преподавателя скульптуры из художественной школы, которую я когда-то

посещал. Этот мастер обязательно подвергал критике все, что делали

ученики, и во всех их работах находил изъяны. Затем он требовал, чтобы

работы были исправлены соответственно его указаниям. Ученики отходили и

делали вид, что подправляют что-то в своих скульптурах. Я вспоминал, ка-

ким самодовольством сиял мастер, когда, осматривая якобы переделанные

работы, он приговаривал: - Ну вот, теперь совсем другое дело!

- Не унывай, - сказал дон Хуан, прерывая мои воспоминания. - В свое

время я тоже через это прошел. Многие годы я не просто не знал, что

выбрать, но думал, что у меня просто нет переживаний, из которых можно

выбирать. Мне казалось, что со мной вообще никогда ничего не происходи-

ло. Конечно же, все со мной происходило, но, пока я старался защищать

идею самого себя, у меня не было ни времени, ни желания что-то замечать.

- Ты можешь конкретно сказать мне, дон Хуан, чем плохи мои истории?

Я знаю, что они - ничто, но остальная моя жизнь точно такая же.

- Я повторю тебе еще раз, - сказал он. - Истории из альбома воина -

не личные. Твоя история о том дне, когда тебя приняли в аспирантуру, -

это не что иное, как предположение, что ты центр мира. Ты чувствуешь, ты

не чувствуешь. Ты понимаешь, что я имею в виду? Вся эта история - это ты

сам!

- Но может ли быть иначе, дон Хуан? - спросил я.

- В другой истории ты уже почти прикоснулся к тому, о чем я говорил,

но снова превратил это в нечто в высшей степени личное. Я знаю, что ты

мог бы добавить еще больше деталей, но все эти детали были бы просто

продолжением твоей личности.

- Я на самом деле не могу понять, о чем ты, дон Хуан, - возразил я.

- Любая история, увиденная глазами очевидца, по определению должна быть

личной.

- Да-да, конечно, - сказал он с улыбкой, как всегда, наслаждаясь

моим смущением. - Но тогда это история не для альбома воина, а для

какой-то другой цели. Памятные события, которые мы ищем, несут на себе

темную печать безличностности. Они пропитаны ею. Я не знаю, как еще

объяснить это.

В этот момент меня как будто озарило, и я понял, что он имел в виду

под 'темной печатью безличностности'. Мне показалось, что он имел в виду

нечто зловещее. Зловещее значение для меня имела тьма. Я тут же

рассказал дону Хуану историю из моего детства.

Один из моих старших кузенов был интерном в медицинской школе.

Однажды он привел меня в морг, убедив предварительно, что молодому

человеку совершенно необходимо видеть мертвецов; это зрелище очень

поучительно, ибо демонстрирует бренность жизни. Он снова и снова