вы заставите их не порицать вас за то, что вы живете неправильно, — то вы
заблуждаетесь. Такой способ самозащиты и не вполне надежен, и нехорош, а вот вам
способ и самый хороший и самый легкий: не затыкать рта другим, а самим стараться быть
как можно лучше. Предсказав это вам, тем, кто меня осудил, я покидаю вас.
А с теми, кто голосовал за мое оправдание, я бы охотно побеседовал о случившемся, пока
архонты заняты и я еще не отправился туда, где я должен умереть. Побудьте со мною это
время, друзья мои! Ничто не мешает нам потолковать друг с другом, пока можно. Вам, раз
вы мне друзья, я хочу показать, в чем смысл того, что сейчас меня постигло. Со мною,
судьи, — вас-то я, по справедливости, могу назвать судьями, — случилось что-то
поразительное. В самом деле, ведь раньше все время обычный для меня вещий голос
слышался мне постоянно и удерживал меня даже в маловажных случаях, если я
намеревался сделать что-нибудь неправильно, а вот теперь, когда, как вы сами видите, со
мной случилось то, что всякий признал бы — да так оно и считается — наихудшей бедой,
божественное знамение не остановило меня ни утром, когда я выходил из дому, ни когда я
входил в здание суда, ни во время всей моей речи, что бы я ни собирался сказать. Ведь
прежде, когда я что-нибудь говорил, оно нередко останавливало меня на полуслове, а
теперь, пока шел суд, оно ни разу не удержало меня ни от одного поступка, ни от одного
слова. Как же мне это понимать? Я скажу вам: пожалуй, все это произошло мне на благо,
и, видно, неправильно мнение всех тех, кто думает, будто смерть — это зло. Этому у меня
теперь есть великое доказательство: ведь быть не может, чтобы не остановило меня
привычное знамение, если бы я намеревался совершить что-нибудь нехорошее.
Заметим еще вот что: ведь сколько есть оснований надеяться, что смерть — это благо!
Смерть — это одно из двух: или умереть значит не быть ничем, так что умерший ничего
уже не чувствует, или же, если верить преданиям, это есть для души какая-то перемена,
переселение ее из здешних мест в другое место. Если ничего не чувствовать, то это все
равно что сон, когда спишь так, что даже ничего не видишь во сне; тогда смерть —
удивительное приобретение. По-моему, если бы кому-нибудь предстояло выбрать ту ночь,
в которую он спал так крепко, что даже не видел снов, и сравнить эту ночь с остальными
ночами и днями своей жизни и, подумавши, сказать, сколько дней и ночей прожил он в
своей жизни лучше и приятнее, чем ту ночь, — то, я думаю, не только самый простой
человек, но и сам великий царь нашел бы, что таких ночей было у него наперечет по
сравнению с другими днями и ночами. Следовательно, если смерть такова, я тоже назову
ее приобретением, потому что, таким образом, все время покажется не дольше одной
ночи.
С другой стороны, если смерть есть как бы переселение отсюда в другое место и верно
предание, что там находятся все умершие, то есть ли что-нибудь лучше этого, судьи? Если
кто придет в Аид, избавившись вот от этих самозванных судей, и найдет там истинных
судей, тех, что, по преданию, судят в Аиде, — Миноса, Радаманта, Эака, Триптолема и
всех тех полубогов, которые в своей жизни отличались справедливостью — разве плохо
будет такое переселение?
А чего бы не дал всякий из вас за то, чтобы быть с Орфеем, Мусеем, Гесиодом, Гомером?
Да я готов умирать много раз, если все это правда, — для кого другого, а для меня было
бы восхитительно вести там беседы, если бы я там встретился, например, с Паламедом и с
Аянтом, сыном Теламона, или еще с кем-нибудь из древних, кто умер жертвою
неправедного суда, и я думаю, что сравнивать мою участь с их участью было бы отрадно.
А самое главное — проводить время в том, чтобы испытывать и разбирать обитающих там
точно так же, как здешних: кто из них мудр и кто из них только думает, что мудр, а на
самом деле не мудр. Чего не дал бы всякий, судьи, чтобы испытать того, кто привел
великую рать под Трою, или Одиссея, Сизифа и множество других мужей и жен, — с
ними беседовать, проводить время, испытывать их было бы несказанным блаженством. Во
всяком случае, уж там-то за это не казнят. Помимо всего прочего, обитающие там
блаженнее здешних еще и тем, что остаются все время бессмертными, если верно
предание.
Но и вам, судьи, не следует ожидать ничего плохого от смерти, и уж если что принимать
за верное, так это то, что с человеком хорошим не бывает ничего плохого ни при жизни,
ни после смерти и что боги не перестают