на которую Мелит и подал на меня жалобу. Пусть будет так. В каких
именно выражениях клеветали на меня клеветники? Следует привести их обвинение,
словно клятвенное показание настоящих обвинителей: 'Сократ преступает закон и
попусту усердствует, испытуя то, что под землею, да и то, что в небесах, выдавая ложь за
правду и других научая тому же'. Вот в каком роде это обвинение. Вы и сами все видели в
комедии Аристофана, как какой-то Сократ болтается там в корзинке и говорит, что он
гуляет по воздуху; и еще он мелет там много разного вздору, в котором я ничего не
смыслю. Говорю я это не в укор подобной науке и тому, кто достиг мудрости в подобных
вещах, — недоставало, чтобы Мелит привлек меня к суду еще и за это! — а только ведь
это, афиняне, нисколько меня не касается. В свидетели могу привести очень многих из вас
самих и требую, чтобы это дело обсудили между собою все, кто когда-либо слышал мои
беседы, — ведь среди вас много таких. Спросите друг у друга, слыхал ли кто из вас когда-
нибудь, чтобы я хоть что-то говорил о подобных вещах, и тогда вы узнаете, что настолько
же несправедливо и остальное, что обо мне говорят.
Но ничего такого не было, а если вы слышали от кого-нибудь, будто я берусь воспитывать
людей и зарабатываю этим деньги, так это тоже неправда, хотя, по-моему, это дело
хорошее, если кто способен воспитывать людей, как, например, леонтиец Горгий, кеосец
Продик, элидец Гиппий. Все они, афиняне, разъезжают по городам и убеждают юношей,
хотя те могут даром пользоваться наставлениями любого из своих сограждан, — бросить
своих и поступить к ним в ученики, принося им и деньги и благодарность. Есть здесь и
другой мудрец, приехавший, как я узнал, с Пароса. Встретился мне как-то человек,
который переплатил софистам денег больше, чем все остальные, вместе взятые, —
Каллий, сын Гиппоника; я и спросил его, а у него двое сыновей:
— Каллий! если бы твои сыновья были жеребята или бычки и нам предстояло бы нанять
для них опытного человека, который сделал бы их еще лучше, усовершенствовав
прекрасные качества, свойственные каждому из них, то это был бы какой-нибудь
наездник или земледелец; ну, а теперь, раз они люди, кого ты думаешь взять для них в
воспитатели? Кто знаток подобной доблести, человеческой или гражданской? Полагаю,
ты об этом подумал, раз у тебя сыновья. Есть ли такой человек или нет?
— Конечно, есть.
— Кто же это? Откуда он и сколько берет за обучение?
— Это Эвен, — отвечал Каллий, — он с Пароса, а берет по пяти мин, Сократ.
И подумал я, как счастлив этот Эвен, если он в самом деле обладает таким искусством и
так недорого берет за обучение. Я бы сам чванился и гордился, если бы был искусен в
этом деле; только ведь я не искусен, афиняне!
Может быть, кто-нибудь из вас возразит: 'Однако, Сократ, чем же ты занимаешься?
Откуда на тебя эта клевета? Наверное, если бы ты не занимался не тем, что все люди, и не
поступал бы иначе, чем большинство из нас, то и не возникло бы столько слухов и толков.
Скажи нам, в чем тут дело, чтобы нам зря не выдумывать'.
Вот это, мне кажется, правильно, и я постараюсь вам показать, что именно дало мне
известность и навлекло на меня клевету. Слушайте же. Быть может, кому-нибудь из вас
покажется, что я шучу, но будьте уверены, что я скажу вам сущую правду.
Я, афиняне, приобрел эту известность лишь благодаря некоей мудрости. Какая же это
такая мудрость? Та мудрость, что, вероятно, свойственна человеку. Ею я, пожалуй, в
самом деле обладаю, а те, о которых я сейчас говорил, видно, мудры какой-то особой
мудростью, превосходящей человеческую, уж не знаю, как ее и назвать. Что до меня, то я
ее не понимаю, а кто утверждает обратное, тот лжет и говорит это для того, чтобы
оклеветать меня.
Прошу вас, не шумите, афиняне, даже если вам покажется, что я говорю несколько
высокомерно. Не от себя буду я говорить, а сошлюсь на того, кто пользуется вашим
доверием. В свидетели моей мудрости, если есть у меня какая-то мудрость, я приведу вам
бога, который в Дельфах. Вы ведь знаете Херефонта — он смолоду был моим другом и
другом многих из вас, он разделял с вами изгнание и возвратился вместе с вами. И вы,
конечно, знаете, каков был Херефонт, до чего он был неудержим во всем, что бы ни
затевал. Прибыв однажды в Дельфы, осмелился он обратиться к оракулу с такими
вопросом.
Я вам сказал, не шумите, афиняне!
Вот Херефонт и спросил, есть ли кто на свете мудрее меня, и Пифия ответила ему, что
никого нет мудрее. И хотя самого