себе и оракулу, что лучше уж мне
оставаться как есть.
Из-за этого самого исследования, афиняне, с одной стороны, многие меня возненавидели
так, что сильней и глубже и нельзя ненавидеть, отчего и возникло множество наветов, а с
другой стороны, начали мне давать прозвание мудреца, потому что присутствовавшие
каждый раз думали, будто если я доказываю, что кто-то вовсе не мудр в чем-то, то сам я в
этом весьма мудр. А в сущности, афиняне, мудрым-то оказывается бог, и этим изречением
он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немногого или вовсе даже ничего, и,
кажется, при этом он не имеет в виду именно Сократа, а пользуется моим именем ради
примера, все равно как если бы он сказал: 'Из вас, люди, всего мудрее тот, кто, подобно
Сократу, знает, что ничего по правде не стоит его мудрость'.
Я и посейчас брожу повсюду — все выискиваю и допытываюсь, по слову бога, нельзя ли
мне признать мудрым кого-нибудь из граждан или чужеземцев; и всякий раз, как это мне
не удается, я, чтобы подтвердить изречение бога, всем показываю, что этот человек не
мудр. Вот чем я занимался, поэтому не было у меня досуга заняться каким-нибудь
достойным упоминания делом, общественным или домашним; так и дошел я до крайней
бедности из-за служения богу.
Кроме того, следующие за мною по собственному почину молодые люди, те, у кого
вдоволь досуга, сыновья самых богатых граждан, рады бывают послушать, как я
испытываю людей, и часто подражают мне сами, принимаясь испытывать других, и, я
полагаю, они в изобилии находят таких людей, которые думают, будто они что-то знают,
а на деле знают мало или вовсе ничего. От этого те, кого они испытывают, сердятся не на
самих себя, а на меня, и говорят, что есть какой-то Сократ, негоднейший человек, который
портит молодежь. А когда их спросят, что же он делает и чему он учит, то они не знают,
что сказать, и, чтобы скрыть свое затруднение, говорят о том, что вообще принято
говорить обо всех, кто философствует: и про то, 'что в небесах и под землею', и про то,
что 'богов не признает' и 'ложь выдает за правду'. А правду им не очень-то хочется
сказать, я думаю, потому, что тогда обнаружилось бы, что они только прикидываются,
будто что-то знают, а на деле ничего не знают. А так как они, по-моему, честолюбивы,
сильны, многочисленны и говорят обо мне упорно и убедительно, то давно уже
прожужжали вам уши клеветой на меня.
Вот почему накинулись на меня и Мелит, и Анит, и Ликон; Мелит негодует на меня из-за
поэтов, Анит — из-за ремесленников, а Ликон — из-за ораторов. Так что я удивился бы,
как говорил вначале, если бы оказался в силах опровергнуть перед вами в такое короткое
время эту разросшуюся клевету.
Вот вам, афиняне, правда, как она есть, и говорю я вам без утайки, не умалчивая ни о
важном, ни о пустяках. Хотя я почти уверен, что этим самым я вызываю ненависть, но как
раз это и служит доказательством, что я говорю правду и что в этом-то и состоит клевета
на меня, и именно таковы ее причины. И когда бы вы ни стали расследовать мое дело,
теперь или потом, всегда вы найдете, что это так.
Что касается первых моих обвинителей, этой моей защиты будет для вас достаточно; а
теперь я постараюсь защитить себя от Мелита, человека доброго и любящего наш город,
как он уверяет, и от остальных обвинителей. Они совсем не то, что прежние наши
обвинители, поэтому вспомним, в чем состоит их обвинение, выставленное под присягой.
Оно гласит примерно так: Сократ преступает законы тем, что портит молодежь, не
признает богов, которых признает город, а признает другие, новые божества. Таково
обвинение. Рассмотрим же каждый пункт этого обвинения отдельно.
Там говорится, что я преступно порчу молодежь, а я, афиняне, утверждаю, что преступно
действует Мелит, потому что он шутит серьезными вещами и легкомысленно вызывает
людей в суд, делая вид, что он заботится и печалится о вещах, до которых ему никогда не
было никакого дела; а что это так, я постараюсь показать и вам.
Подойди сюда, Мелит, и скажи: не правда ли, ты считаешь очень важным, чтобы молодые
люди становились все лучше и лучше?
— Конечно.
— В таком случае скажи ты всем здесь присутствующим, кто делает их лучше? Очевидно,
ты знаешь, коли заботишься об этом. Развратителя ты нашел, как ты говоришь: ты
вытребовал меня на суд и обвиняешь; а назови-ка теперь того, кто делает их лучше,
напомни им, кто это. Вот видишь, Мелит, ты молчишь и не знаешь, что сказать. И тебе не
стыдно? И это, по-твоему,