Виталий Фил

Без ИМЕНИ

сам такими сделал. По своему образу и подобию, другого ты же не видел… Не кляньчий у Неба клубок путеводных ниток: они не рассчитаны на наши руки - слишком тонкие и постоянно рвутся. Не проси крыльев - ты с ними намучаешься так, что и полёт будет не в радость (уж я-то знаю!). Не сверли себе третий глаз: увиденное иным зрением тебя доконает. Не ищи на рынках конченых искателей приключений и духовного роста старых карт сакрального богатства. Не слушай сомнительных людей в халатах и кимоно, знающих, что и где зарыто, и как туда добраться. Как правило, они шарлатаны или просто ничего не знают, но хотят важно выглядеть. Каждый раз при этом тушуются от попыток выяснить, почему они не воспользовались этим сами, но так хорошо знают где, как и сколько.

И еще о богах. Истинный Бог никогда не скажет, куда тебе идти. И потому он столь задумчиво печален на всех иконах и образах, что сам не знает уж как еще тебе это объяснить…

Ищи Бога в себе, в ней (а так же в её слезах на подушке и крови на кафеле), в людях вокруг, хоть это временами противно. Ищи всюду, пока не надоест заглядывать под каждый куст и половик. Тогда ты, наконец, поймёшь, что искать-то ничего не нужно. Всё в нашем мире находится на расстоянии вытянутой руки. Наше могущество прячется на кончиках наших ногтей. Мы просто не умеем им пользоваться, размениваясь по мелочам и, тратя свою бесценную силу на пустяшные и никчёмные обретения чего-то, непонятно чего, в необходимости чего мы и сами-то не вполне уверены. Жизнь не торговля. Мы же ежесекундно торгуемся, стремясь себя подороже продать, преподнести так, чтоб не продешевить. Мы требуем, чтоб каждое наше душедвижение, каждое чувство и слово были оплачены сполна. Потому мы так заботимся о том, кого и сколько любить, уважать, ненавидеть (что, кстати, значительно проще) и о том, чтоб наши чувства обязательно были приняты, оценены в полной мере и, конечно, сполна отплачены взаимностью. Раньше это знали всего три человека в мире: Аркадий и Борис Стругацкие, а так же некий безработный с сомнительной репутацией по прозвищу Сталкер.

Откуда это всё знаю я? Я этого не знаю вовсе. Как и много другого. А что знаю, всё расскажу без утайки. Слушай…

ГЛАВА 2 / ИНОЕ

Что ты надеешься найти здесь? Здесь ничего нет. Нет ничего того, чего не было бы в тебе самом. Если ты ищешь.

Я видел там города… да, представь, целые города, уходящие высоко в мертвенно-серое небо. Небоскрёбы из пачек чистой мелованной бумаги.

Иногда мне кажется, что я пишу уже давно написанное кем-то великим, кого я еще не читал.

Его спросили, почему в списке литературных источников его дипломной работы указаны несуществующие книги. А он улыбнулся и радостно сообщил, что их вот-вот допишут…

Пиксель на млечном пути полотна мироздания, он выглядел совсем не так, как я его представлял всё это время. Передо мной на высоком пне скрючившись сидело сутулое дрожаще-испуганное полусумасшедшее существо. Но ни его мертвенно бледная кожа с фиолетовым отливом, ни грязные спутанные волосы и неестественная поза – он сидел, согнувшись, как будто его позвоночник был сломан в двух местах – не внушали столь глубокого суеверного ужаса, как два круглых желтых выпуклых глаза с узкими прорезями горизонтальных зрачков. Длинными скрюченными пальцами оно что-то перебирало и перекладывало с места на место, время от времени отрывая от своего тела кусочки плоти и меняя их местами. Существо что-то тихо бормотало.

Всё, что ты еще вчера считал воплощением своей гениальности, завтра тебе покажется убогим. Что ты писал вчера - беспомощно. Но это только придирки.

- Моя прелесссть, мооояяя прелллесть… - послышалось мне прерывистое астматическое бульканье. Я помотал головой и наваждение исчезло. Я немного поколебался и решительно направился к фигуре.

Все великие книги в сущности своей – лишь обрывки чьих-то неудачных мыслей. К примеру, твоих. Здесь я записал мысли, украденные у тебя. Я так вот открыто признаюсь в содеянном, так как знаю, от тебя это все равно бесполезно скрывать… Такое бывает: откроешь книгу, прочтёшь любую строчку, и невольно восклицаешь: 'Ба! Да ведь это ж мои слова!'

В воздухе витает запах тлеющего сандала. Магнитофон тихо играет Менсона. Уже довольно поздно. Из окна виден пустырь с неразличимой во тьме церковью, спящие окна дома напротив, а дальше, за ним – мерцающие огни ночного города.

Гул проводов. Бесконечная глубина тёмно-синего бархата неба и размытые очертания жёлтых пятен света на серых бетонных глыбах домов. Это мир ночью.