Японская пресса указывала, что Запад должен был видеть
возможность подобной акции, ибо к этому вела его собственная недальновидная
политика, от которой всегда страдал Китай, и доведенные до крайней бедности
люди, чувствующие себя отброшенными на окраину цивилизации, рано или поздно
выплеснули бы гнев. Очевидцы событий утверждали, что японская полиция даже и
не пыталась остановить погромщиков, словно получила приказ не препятствовать
нападению на иностранные представительства.
Трехмерный экран показывал обезглавленные тела - к вящему удовольствию
тех, кто смаковал происшедшее. По улицам Токио маршировали колонны
манифестантов, несущих насаженные на алюминиевые колья головы. Мертвые глаза
соотечественников смотрели на нас с той стороны экрана...
Пентагон в то же утро объявил о том, что открыт луч Бенсора, способный
закоротить синапсы (области соприкосновения клеток) нервной системы
человека. Названное по имени создателя, доктора Гарольда Бенсора, это
излучение уже именовалось чиновниками Пентагона и их закадычными друзьями из
военного ведомства в Москве 'поворотным пунктом в холодной войне'. Я не
сомневался, что идея исходила от Ребенка, - я узнал это так же легко, как
любой человек узнает свой дурной сон, по которому кто-то снял кино. Но
цензура усвоила преподанный мною урок, и широкая публика понятия не имела о
Ребенке.
Я не раз уже размышлял, какой черт дернул этого Бенсора связать свое имя
с таким постыдным изобретением, но мгновенно терял свое внешнее
превосходство, вспоминая о том, что это оружие могли с тем же успехом
назвать лучом Симеона Келли, ибо не кто иной, как я дал ему дорогу в жизнь.
Я нес куда большую ответственность за его появление, чем кто-либо другой -
даже Ребенок. Кто знает, что можно натворить этой проклятой штукой...
На телеэкране замелькали кадры, запечатлевшие двух пленных китайцев, на
которых было опробовано это оружие. Они бились на полу своих камер, с
невидящими глазами, ничего не слыша, дергались, словно марионетки на
невидимых веревочках. Непостижимо!
Я выключил телевизор. Отодвинул свой недоеденный завтрак и достал из
шкафа пальто. Мы с Мелиндой условились встретиться у нее дома для следующего
интервью, и мне не хотелось пропускать его. Кроме того, я надеялся хоть
немного отвлечься от чувства вины, завладевшего мною.
Все интервью проходили в ее квартире, оснащенной всевозможным
оборудованием, которое она предпочитала не таскать с места на место. В этот
вечер, кроме всего прочего, мы собирались в театр, так что предстояла не
совсем деловая встреча. Да и вообще эти интервью стали для меня чем-то
большим, нежели просто работа.
Я прислушался к советам своего компьютерного психиатра и пытался принять
людское тепло. Мелинда делала встречные шаги - поцелуи, прикосновения,
словно бы невзначай оброненные слова... Мне, жаждущему общения и
человеческой теплоты, которыми я так долго был обделен, эти проявления
чувств казались маленьким чудом, почти опьяняли. Возможно, я придавал всему
этому гораздо большее значение, чем оно того стоило.
Небо, опять свинцово-серое, сыпало снегом. Стояла настоящая зима, точно с
рождественских открыток - белая, снежная и морозная. Где-то в вышине летал
'Дрэгонфлай'.
- Обращалось ли ЦРУ с тобой плохо в другое время? - задала вопрос
Мелинда.
Черный микрофон растопырился над нами, как насосавшийся паук. Позади
дивана, на котором мы сидели, шуршали бобины магнитофона, аккомпанируя моему
рассказу.
- Не так часто, как доктора, которые относились ко мне вовсе не как к
человеку, а скорее как к некоему существу, которое нужно подгонять,
заставлять и колоть. Я помню, однажды...
- Подожди с воспоминаниями, - сказала она, перегнулась через спинку
дивана, остановила магнитофон и отложила в сторону микрофон. - На сегодня
достаточно. Если продвигаться слишком быстро, твой рассказ утратит
эмоциональный колорит. Стремясь поведать о слишком многом, ты тонешь в
деталях. Это случается со всеми.
- Так я и думал, - сказал я.
Она была одета в милую блузку с фестончатым вырезом, на разглядывании
которого я себя и поймал. И испытал чувство сродни шоку. Нет, я не испытал
отвращения, как некогда. На самом деле ее полная, прекрасной формы грудь
волновала меня. Вероятно, мой компьютерный психиатр