Дин Кунц

Душа Тьмы

безвреден.

Нет уж, спасибо.

Я предпочитаю море.

И мои сосны.

И даже мой загрязненный воздух.

В квартире Мелинды все было по-прежнему. Вроде бы здесь ничего не искали,

- если они на самом деле считали ее связанной с революционерами, это

выглядело довольно странно. Я купил продуктов в супермаркете, устроил

солидную трапезу и ел, пока мой бедный желудок не растянулся до нормальных

размеров.

После этого я включил телевизор и обрадовался тому, что предпринял

столько предосторожностей. Я поехал к аэропорту, оставил там мой ховеркар и

привез сюда свои вещи на автобусе. Действуй я не так быстро и осторожно,

меня бы уже поймали, потому что я стал телезвездой. С экрана на меня

смотрело мое собственное лицо.

В новостях показывали полицейских, деловито настраивавших сложную

аппаратуру в моем доме. Они обнаружили признаки предательской деятельности,

которые сами же там и разместили после моего бегства, в некоей 'потайной

комнате' фотопринтер и кипу антиальянсовских и антивоенных буклетов,

написанных мною в соавторстве - они особо подчеркнули это - с Мелиндой

Таусер, которую уже посадили. Там был даже склад оружия и небольшой станок

для сборки бомб. Меня разыскивали по обвинению в антиправительственной

деятельности. Очень ловко!

Но было и еще одно обвинение.

Убийство.

Они в деталях показали разбитый 'ревунок' у подножия утеса, обгорелые

тела людей. Даже выудили из моря изуродованную кабину и вытащили ее на

берег. По версии ведущего новостей, я сшиб 'ревунок' вниз, пошел на таран,

и, когда водитель понял, что я в них врежусь, он свернул с дороги, чтобы я

не убился. Как любезно с их стороны!

Я ждал, что репортер расскажет, как я проехал мимо еще одной полицейской

машины, но он обошел это молчанием.

'Полиция говорит: Келли - киллер!' Классный заголовок, он несомненно

украсит завтрашние газеты. Эти парни всегда любили аллитерацию.

Весь вечер я обдумывал план действий. Просто отсиживаться здесь, в то

время как Мелинда в женской части Гробницы, среди холодных каменных стен, я

не мог.

Часов в девять вечера мои размышления были прерваны воем сирен и

стрельбой.

Я прислушался, раздумывая о том, не окружили ли они здание, догадавшись

наконец, куда я мог исчезнуть. Но они вряд ли стали бы устраивать пальбу на

улицах. И в сиренах не было бы необходимости. Сирены лишь предупредили бы

меня, а в таком здании есть где спрятаться.

Я подошел к большому панорамному окну и взглянул на улицу с высоты

восьмого этажа. Три 'ревунка' развернулись поперек улицы, из них так и

сыпались полицейские в форме - словно муравьи из разоренного муравейника. С

четвертого этажа открыли огонь из ручного оружия, неэффективного против

полицейских в полном обмундировании.

Затем последовала безнадежная, отчаянная и кровавая битва без смысла и

цели, насколько я мог видеть. Люди на четвертом этаже явно считались врагами

государства, потому что внизу была еще и армейская машина: похоже, операцией

руководила какая-то большая шишка. Но почему они использовали не

слезоточивый газ, а пули, я понять не мог.

Я смотрел со страхом и удивлением. Наконец эти, с четвертого этажа,

сдались, побросав оружие и боеприпасы на улицу. Прожектора осветили комнаты

четвертого этажа: за разбитыми окнами стояла группа мужчин и женщин -

потерянных, побежденных. Дверь распахнулась, и ворвались полицейские. У них

были автоматические пистолеты, и они умело перестреляли три Десятка человек,

которые уже сдались. Высокая блондинка согнулась пополам и упала поперек

подоконника. Ее пальцы скребли по деревянной раме, губы шевелились, лицо

исказило осознание неизбежной смерти. Автоматная очередь бросила ее вперед,

через разбитое стекло наружу, и она рухнула вниз с высоты шестидесяти футов.

Длинные светлые волосы разметались по мостовой, окружив ее словно бы золотым

нимбом...

Я отвернулся.

То, что я видел, было примером 'товарищества', о котором твердили

рекламные агенты. Соседи этих погибших мужчин и женщин выдали их в праведном

негодовании - как же так, революционная ячейка в ИХ доме!

Согласие убило их вернее, чем пули.

Согласие, как мне вскоре предстояло убедиться, было живым яростным

зверем, нападавшим на все, что не пришлось ему по вкусу.

А вдохновители этого согласия заперли Мелинду в клетку, где до нее можно