Дин Кунц

Душа Тьмы

повсюду, по всей

Гробнице. Перед каждым окном, перед каждой дверью - везде, где я мог бы

прорваться. Они поджидали меня, а я спокойненько вошел по главной лестнице,

как самый твердолобый тупица. Они посмотрели, как я вошел, опознали меня,

позволили мне забрать девушку, вывести ее наружу и подловили. Возможно,

Морсфаген допустил это только затем, чтобы добавить еще несколько пунктов к

тому обвинительному списку, который уже составило правительство. Но мне

думалось, что он хотел унизить меня. И ему это удалось.

Нас загрузили в 'ревунок' и повезли по заснеженным улицам в здание ИС.

Мелинду заперли в одной камере предварительного заключения, а меня - в

другой, где не было ни окна, ни острых предметов.

- Генерал Морсфаген увидит вас завтра утром, - сказал мне охранник,

выходя.

- Подождать не может, - сказал я.

Дверь закрылась, щелкнул замок, и наступила тишина.

Я рухнул на кровать - застонали пружины матраса - и принялся размышлять о

собственной тупости, о том, какой я идиот, даже с присоединенным к моему

интеллектом Ребенка. Я возвращался домой, чтобы собрать вещи, хотя знал, что

они придут за мной. Это окончилось гибелью тех, кто был в 'ревунке'. Потом я

отправился в тюрьму за Мелиндой - блестящий план, нечего сказать! - хотя

должен был предвидеть, что они перестрахуются от неожиданностей. Вероятно,

часть моего плана базировалась на хитрости Ребенка, но другая - на моей

собственной вспыльчивости, а Морсфаген знал меня как свои пять пальцев - или

даже лучше.

Посмотри на себя, Келли, твердил я себе. Единственный в мире эспер,

впитавший психическую энергию самого совершенного гения - и все равно в

проигрыше. А все твое нежелание расстаться с иллюзиями.

До встречи с Ребенком и лечением у компьютерного психиатра я воображал

себя неким священным персонажем, блистательным произведением божественной

воли, Христом Второго Пришествия. Но оказался не более чем человеком и

должен был потерпеть полный провал, чтобы понять это. Я вмешался в течение

событий, подобно Богу, но не сумел справиться со страхом и болью, потому что

ни страх, ни боль не совмещались в моем представлении с образом божества.

Теперь, совместно с Ребенком, я начал, не сознавая того, вновь

примериваться к роли Бога. Возгордившись - ну как же, я эспер с гением в

мозгах! - с презрением относился к простым смертным. И при всей своей

самоуверенности, своем таланте и интеллекте потерпел поражение, ибо

недооценил врага, как первый кроманьонец недооценивал неандертальца - до

поры до времени.

До поры до времени...

Я поднялся. Ярость улеглась, на смену ей пришла решимость. Ну ладно,

пусть я и не Бог. Я не всезнающ, не всемогущ и не выше этих военных чинов.

Мне не искупить былую дурость, но по силам стать тем, с кем они не сумеют

совладать. Причина, по которой Морсфаген и прочие смогли меня поймать,

проста: они менее могущественны, но зато лучше организованы и уверены в

себе. А я несобран и полон сомнений. Настало время познать себя, понять, что

я такое и на что способен. Описав несчетное количество кругов по комнате, я

снова опустился на кровать и расслабился. В эту ночь я узнал себя лучше, чем

за всю жизнь.

Я запустил сканирующие щупальца в поток моего собственного сознания.

Никогда не делал этого раньше, хотя теперь это казалось мне самой

естественной вещью в мире. Может быть, я всегда полагал, что знаю свои мысли

и в достаточной мере осознаю сам себя. Но, разумеется, как и любой человек,

не имел ни малейшего представления о том, что творилось в моей голове.

Копаясь в неисчислимом множестве чужих умов, я считал свой собственный

чем-то вроде неприкосновенной святыни. Скорее всего, я просто боялся того,

что могу там обнаружить.

Я исследовал себя. Рылся в своих Я, сверх-Я и Оно. И обнаружил, что чище,

чем мог надеяться. Конечно, кое-что возмутило и напугало меня, но я усмотрел

в этом родство с людьми, несмотря на свое искусственное происхождение.

В ту долгую ночь я понял наконец природу общества. Я верно судил о людях,

видел в них низших. Некоторые и в самом деле были ниже меня, некоторые -

равны, а некоторые даже в чем-то превосходили. Каждый проблеск разумной

жизни на планете столь индивидуален, столь отличен от других количественно и

качественно, что обобщения просто недопустимы. А вот общество действительно