сок, обратилось в чистейший ужас.
Здесь умер Иисус.
И Магомет.
Здесь умерли Будда и Яхве.
Но это не было полной потерей.
Ибо здесь я был рожден в новом облике, чтобы заменить тысячу ложных
богов.
Повергните старые алтари во прах и возведите новые. Заколите лучших
агнцев, чтобы я мог вкусить их крови на утренней росе.
Я высосал Его энергию. Она слилась с моей, и Бог перестал быть целостной
сущностью, превратившись лишь в часть моего разума, в энергетические
элементы, в которых я мог черпать силу, дабы творить чудеса. Не осталось ни
одной частицы Его личности или самосознания. Он умер - или рассеялся, что, в
сущности, одно и то же. Его память испарилась, и осталось только великолепие
белого сияния Его мощи - сконцентрированной, очищенной, готовой к
употреблению. К тому, чтобы я использовал ее. Теперь, наконец, это была моя
мощь. Моя сила.
Так я убил Бога, как несколько дней назад убил Ребенка.
И не чувствовал раскаяния.
Да и в чем раскаиваться тому, кто застрелил маньяка с ружьем в
переполненном магазине?
Человек как Бог. Я сохранил свою смертную оболочку и внешность смертного,
все чувства, все предрассудки человека. Я не думал, что это будет моей
слабостью; скорее человеческие чувства сделают меня более доброжелательным,
чем те, что владели божественной силой до меня. Человек как Бог...
Я испарил сверкающие металлические аналоги в осколках зеркала справа от
меня - они исчезли без звука, без вспышки. Затем воздел руки, словно бы
обращаясь к бесчисленным толпам, и уничтожил остальные фрагменты этого
космического зеркала.
Вокруг меня маслянистым занавесом сомкнулась непроглядная тьма.
Я создал свет.
Потом я сделал лестницу, ведущую вверх, в иные владения тьмы.
Я вышел оттуда, стирая ступеньки позади себя.
Снаружи меня ждал мир, который еще не знал, но который скоро узнает...
Глава 2
Когда я вернулся в свое тело, унеся с собой удесятеренную энергию,
первое, что я увидел, была уродливая, сотрясаемая конвульсиями оболочка
Ребенка, походящая на мерцающее, изменяющееся отражение в зеркалах комнаты
смеха. Он сидел прямо, дрожа как натянутая тетива. Глаза уродливого существа
впервые широко раскрылись, так что были видны пульсирующие кровяные сосуды
на глазном яблоке. Узкий, почти безгубый рот открывался и закрывался, но из
него не вырывалось ни звука. Он царапал грудь костлявыми ручками, так
яростно впиваясь ногтями в свое кошмарное лицо, что из длинных царапин
сочилась алая кровь.
Доктор попытался уложить мутанта и пристегнуть ремнями к кровати. Но
тщедушное существо отбросило одетую в белое фигуру прочь, как бумажного
человека, выказав такую силу, которой никто не ожидал в этом щуплом
костлявом тельце.
Из его горла рвались хриплые звуки, но ни слова нельзя было разобрать.
Все это совсем не походило на сознательное упражнение голосовых связок,
скорее могло показаться, что трещат внутренние ткани от какого-то
чудовищного давления, рвавшего маленького монстра на части изнутри.
- Что происходит? - требовательно спросил Морсфаген, вставая со своего
кресла.
Солдат по имени Ларри пересек комнату. Испуганный, но решительный, он
бросил карабин и потянулся к мутанту. Уродец вцепился зубами ему в руку,
хлынула кровь. Солдат закричал, ударил мутанта по лицу и разбил лицевую
кость. Челюсти разжались, но мутант не успокоился, все еще продолжая
бороться за контроль над ситуацией, в которой оказался, и над собственным
телом.
- Это ты наделал! - зарычал Морсфаген, поворачиваясь ко мне и указывая на
мутанта трясущейся рукой.
- Нет, - спокойно ответил я.
- Ты заплатишь за это! Черт возьми, ты увидишь, как твою женщину
изнасилуют!
Я не мог вызвать в себе ни крупицы отвращения к нему. Смотрел на него
глазами человека, которым был, но со справедливостью Бога, и мог только
пожалеть его. В некотором роде я сохранил свою мягкость. Я стремился к
власти, чтобы поразить этого человека громами и молниями. Но, обретя ее,
обнаружил, что он заслуживает презрения и жалости, а не яростного отмщения.
- Что с ним? - грозно спросил он, нависая надо мной.
Я точно знал, что произошло с телом Ребенка, хотя все они и представить
себе не могли истинного положения дел. Покинув его оболочку, я тут же забыл
нечто, о чем должен был помнить. В оставшейся