Карлос Кастанеда

Дар орла (Часть 2)

меня следовало проинформировать об общей

цели их действий, хотя бы только для того, чтобы избежать ненужных

трений и сопротивления.

Сильвио Мануэль намеревался подготовить меня к моей задаче, введя

непосредственно во второе внимание. Он планировал ряд смелых действий,

которые должны были стимулировать мое осознание.

В присутствии всех остальных он сказал, что берет на себя

руководство мною и что он перемещает меня в свою область силы - в ночь.

Объяснения, которые он дал, заключались в том, что в его сновидении ему

предстал ряд неделаний. Эти неделания предназначались для меня и Горды

как исполнителей и женщины-нагваль в качестве наблюдателя.

Сильвио Мануэль испытывал благоговейный страх перед

женщиной-нагваль, и у него были о ней только слова восхищения. Он

сказал, что она обучается сама собой. Она могла во всем действовать на

равных с ним самим или с любым из членов партии воинов.

У нее не было опыта, но она могла манипулировать своим вниманием

любым образом, как ей было нужно. Он признавался, что ее совершенство

было для него не меньшей загадкой, чем мое присутствие среди них, и что

ее чувство цели и ее убежденность были настолько остры, что я был ей не

пара.

Он, фактически, попросил Горду оказывать мне особую поддержку,

чтобы я мог выдержать контакт с женщиной-нагваль.

Для нашего первого неделания Сильвио Мануэль сконструировал

деревянную клетку, достаточно большую, чтобы вместить Горду и меня,

если мы сядем спиной к спине с прижатыми к груди коленями. Клетка имела

решетчатую крышку, чтобы обеспечить приток воздуха. Мы с Гордой должны

были забраться внутрь и сидеть в полной темноте и в полном молчании, не

засыпая. Он начал с того, что отправлял нас в ящик на короткое время;

- 127 -

затем, когда мы привыкли к процедуре, он стал увеличивать время, пока

не смогли проводить в ней целую ночь, не двигаясь и не засыпая.

Женщина-нагваль оставалась около нас, чтобы следить за тем, как бы

мы не сменили уровень осознания от усталости. Сильвио Мануэль сказал,

что нашей обычной тенденцией в необычных стрессовых условиях является

смена состояния повышенного сознания на нормальное или же наоборот.

Общим эффектом этого неделания каждый раз, как мы его выполняли,

было ни с чем не сравнимое чувство отдыха, что было полной загадкой для

меня, поскольку мы ни минуты не спали в течение всего нашего ночного

бдения.

Я связал это чувство отдыха с тем фактом, что мы находились в

состоянии повышенного сознания, но Сильвио Мануэль сказал, что одно с

другим никак не связано, что чувство отдыха возникает от сидения с

поднятыми коленями.

Второе неделание состояло в том, что надо было лечь на землю,

свернувшись по-собачьи почти в утробную позу, лежа на левом боку и лбом

упираясь в сложенные руки. Сильвио Мануэль настаивал, чтобы мы держали

глаза закрытыми как можно дольше, открывая их только тогда, когда он

командовал нам сменить позу, и лечь на правый бок. Он говорил нам, что

цель этого неделания состоит в том, чтобы позволить нашему слуху

отделиться от зрения. Как и раньше, он постепенно увеличивал

продолжительность такого лежания, пока мы не смогли проводить так целую

ночь в слуховом бодрствовании.

После этого Сильвио Мануэль был готов перевести нас в другое поле

деятельности. Он объяснил, что в первых двух неделаниях мы сломали

некие барьеры в восприятии, пока были прикованы к земле. По аналогии

он сравнил человеческие чувства с деревьями.

Мы подобны подвижным деревьям. Мы определенным образом укоренились

в земле. Наши корни транспортабельны, но это не освобождает нас от

грунта. Он сказал, что для установления равновесия мы должны выполнить

третье неделание, вися в воздухе. Если мы добьемся успеха в том, чтобы

направлять свое намерение, пока будем свисать с дерева в кожаных

корсетах, то сформируем своим намерением треугольник, основание

которого будет на земле, а вершина в воздухе. Сильвио Мануэль считал,

что мы до такой степени собрали свое внимание первыми двумя

неделаниями, что сможем в совершенстве выполнять третье с самого

начала.

Однажды ночью он подвесил меня и Горду в двух отдельных корсетах,

подобных плетенным стульям.