сила, которая мешала мне собрать свои
мысли и чувства относительно этого события. Горда сказала, что Сильвио
Мануэль велел нагвалю Хуану Матусу приготовить меня и всех учеников к
переходу. Он не хотел оставлять меня в мире, потому что считал, что у
меня нет ни одного шанса выполнить свою задачу. Нагваль был с ним не
согласен, но провел нашу подготовку независимо от своих чувств.
Горда сказала мне, что помнит, как я подъехал к ее дому, чтобы
отвести ее и других учеников к дому Сильвио Мануэля. Они остались там,
а я вернулся назад к нагвалю Хуану Матусу и Хенаро, чтобы приготовиться
к переходу. Я не помнил этого совершенно. Она настаивала, чтобы я
использовал ее как проводника, поскольку мы были так тесно связаны. Она
уверяла меня, что я могу читать у нее в уме и найти там что-нибудь, что
разбудит у меня полное воспоминание.
Мой ум был в состоянии хаоса. Чувство тревоги мешало мне
сфокусироваться даже на том, что она говорит. Она продолжала говорить,
описывая то, что она вспоминала о нашей второй попытке перейти мост.
Она сказала, что Сильвио Мануэль обратился к ним с речью. Он говорил,
что они имеют достаточную подготовку, чтобы попытаться перейти еще раз;
чтобы полностью войти в другое 'я', им необходимо только отбросить
намерение своего первого внимания. Как только они окажутся в осознании
другого 'я', сила нагваля Хуана Матуса и его партии возьмет их и
подымет с большой легкостью в третье внимание, чего они не смогут
сделать, если ученики будут находиться в своем нормальном сознании.
В какой-то момент я перестал слушать Горду; звук ее голоса был для
меня действительно помощью. Внезапно память о всем событии всплыла у
меня в уме. Я согнулся под грузом воспоминаний. Горда перестала
говорить. Когда я рассказал ей о том, что вспомнил, она тоже вспомнила
все. Мы сложили вместе последние кусочки отдельных воспоминаний из
наших двух состояний сознания.
- 164 -
Я вспомнил, что дон Хуан и дон Хенаро подготовили меня к переходу,
пока я находился в состоянии нормального сознания. Я разумно считал,
что они готовят меня к прыжку в бездну.
Горда вспомнила, что Сильвио Мануэль, чтобы подготовить их к
переходу, подвешивал каждого к потолочной балке в кожаном корсете. В
каждой комнате его дома висело по ученику. Они провисели так почти
целый день. Горда заметила, что иметь такой корсет в комнате отлично.
Хенарос, не зная в действительности, что они делают, наткнулись на
квазивоспоминания о тех корсетах, в которых их подвешивали, и создали
свою игру.
Эта игра соединяла в себе лечебные и очищающие эффекты, так как
удерживала от соприкосновения с землей при возможности упражняться еще
в координации, которая необходима для перемещения из правой в левую
сторону сознания. Их игра была действительно средством, которое
помогало им вспомнить.
Горда сказала, что после того, как она и все ученики провисели
целый день, Сильвио Мануэль опустил их в сумерках на землю. Все они
пошли вместе с ним на мост и ждали там с основной партией, пока не
показались нагваль Хуан Матус, Хенаро и я. Нагваль Хуан Матус объяснил
всем, что на мою подготовку ему понадобилось больше времени, чем он
рассчитывал.
Я вспомнил, что дон Хуан и его воины пересекли мост прежде нас.
Донья Соледад и Элихио автоматически пошли с ними. Женщина-нагваль
перешла последней. С другой стороны моста Сильвио Мануэль сделал нам
знак начинать переход. Не говоря ни слова, все мы пошли сразу. На
середине моста Лидия, Роза и Паблито, казалось, не способны были
сделать больше ни шагу. Бениньо и Нестор дошли почти до конца и там
остановились. Туда, где стоял дон Хуан, прибыли только я, Горда и
Жозефина.
То, что произошло потом, очень походило на то, что происходило при
нашей первой попытке перехода. Сильвио Мануэль и Элихио держали что-то
открытым, что показалось мне действительно щелью. У меня было
достаточно энергии, чтобы фокусировать на ней свое внимание. Это не
было отверстием в стене тумана, хотя я мог различить туманоподобные
испарения вокруг щели. Это было таинственное отверстие, стоявшее само
по себе вне остального мира. Оно было размером в рост человека, но
узкое. Дон Хенаро пошутил, назвав его 'космическим