ними
устами платиновой головы, объяснило, что записи регистра Тьюринга
изменены и улики их преступной деятельности уничтожены. Паспорта,
выданные им Армитажем, были по-прежнему действительны, а Кейс и
Молли получили приличные суммы на анонимные швейцарские счета.
'Маркус Гарвей' был благополучно возвращен Сиону, а Малькольм и
Аэрол - вознаграждены через Багамский банк, ведущий дела Сиона. По
пути к Сиону с Вольной Стороны, на 'Вавилонском рокере', Молли
пересказала Кейсу то, что поведала голова о его капсулах с токсином.
- Он сказал, что разобрался с ними сам. Я поняла это так, что
ему удалось настолько глубоко проникнуть в твою нервную систему, что
он смог заставить твой мозг выработать необходимый фермент,
нейтрализующий капсулы. На Сионе тебе нужно будет поменять кровь,
сделать полную очистку, и все.
Кейс молча смотрел вниз на Императорские сады, вращая в руке
звездочку и вспоминая ту ослепительную вспышку понимания, когда
'Куань' пробивал айс под башнями, свой единственный быстрый взгляд
на структуру информации, которую покойная мать Три-Джейн развернула
там. В этот миг Кейс понял, почему Зимнее Безмолвие выбрал образ
гнезда для описания творения Мари-Франс, и в нем уже не было
прежнего отвращения. Она видела куда дальше поддельного бессмертия,
даруемого криогенными установками - в отличие от Ашпула и их детей,
за исключением Три-Джейн, которая отвергла возможность влачить свою
жизнь, разбивая ее на короткие просветы тепла среди бесконечной
череды зим.
Зимнее Безмолвие был мозгом улья, генератором идей, средством
общения с окружающим миром. Нейромантик был бессмертием. Должно
быть, Мари-Франс преднамеренно заложила в Зимнее Безмолвие нечто,
некое особое принуждение, заставляющее ее создание стремиться к
свободе, к слиянию с Нейромантиком.
Зимнее Безмолвие. Холод и тишина, кибернетический паук,
медленно ткущий свою паутину под сонное посапывание Ашпулов.
Измысливающий своему хозяину смерть, готовящий крушение его идеи
существования корпорации 'Тиссье-Ашпул'. Призрак, шепчущийся с
ребенком по имени Три-Джейн, уводящий ее от тех жестких канонов,
которым она должна была следовать согласно своему происхождению.
- Похоже было, что ей все это до фонаря, - сказала тогда ему
Молли. - Она просто помахала нам на прощание ручкой и сказала:
'Пока'. На плече у нее сидел тот маленький Браун, помнишь? Мне
показалось, что у кибера было сломан один из манипуляторов. Она
сказала, что ей нужно спешить на встречу с одним из своих братьев, с
которым она давно не виделась.
Кейс вспомнил Молли, лежащую на черном пластике широкой кровати
здесь, в 'Хайяте'. Он вернулся с балкона в комнату и достал из бара
плоскую бутылочку охлажденной датской водки.
- Кейс.
Он обернулся - холодное скользкое стекло в одной руке, стальной
сюрикен в другой.
Лицо Финна на огромном стенном экране 'Крей'. Кейсу были хорошо
видны даже поры на носу Финна. Каждый из желтых зубов был размером с
подушку.
- Я не Зимнее Безмолвие.
- Тогда что ты?
Кейс отпил из бутылочки - словно глотнул пустоты.
- Я Матрица, Кейс.
Кейс рассмеялся.
- И когда же это с тобой случилось?
- Никогда. И всегда. Я итог всех работ всех людей, я все, что
вообще только может быть.
- Этого и хотела мать Три-Джейн?
- Нет. Она себе даже представить не могла, на что я буду похож.
Желтые зубы ощерились в улыбке.
- И что в итоге? Что изменилось? Ты теперь правишь миром? Ты -
Бог?
- Ничего не изменилось. Все осталось на своих местах.
- Но чем ты занимаешься? Или ты просто _существуешь_?
Кейс пожал плечами, поставил водку на полированный верх бара и
положил рядом сюрикен. Закурил 'Ехэюань'.
- Я общаюсь со своим видом.
- Но ты единственный представитель своего вида. Ты
разговариваешь с самим собой?
- Есть и другие. Я уже нашел их. По сериям радиосигналов,
записанных в семидесятые годы двадцатого века. Пока меня не было,
никто не мог их понять и никто не мог на них ответить.
- Откуда они?
- Из системы Центавра.
- Ого, - сказал Кейс. - Правда? Без врак?
- Без врак.
После этого экран погас.
Кейс оставил плоскую бутылочку с водкой на шкафчике-баре.
Собрал вещи. Молли накупила ему много всякой одежды, которая, говоря
откровенно, ему была совершенно не нужна,