Даже если перетянуть тетиву, как подновить прогнившую древесину? Стрелы, посылаемые во тьму, улетали недалеко, но последяя вернулась назад мокрой и скользкой. Стрелок только пожал плечами, когда мальчик спросил, далеко ли стреляет лук, но про себя он подумал, что реально можно рассчитывать ярдов на сто, да и то если очень повезет.
А рев реки становился все громче.
Во время третьего периода бодрствования после того, как они миновали станцию, впереди опять показался призрачный свет. Они въехали в длинный тоннель, прорезающий толщу зловеще светящегося камня. Влажные его стены поблескивали тысячей крошечных переливчатых звездочек. Все вокруг приобрело жутковатый налет какого то мрачного сюрреализма, как это бывает в комнате ужасов в парке атракционов.
Свирепый рев подземной реки летел им навстречу по гулкому каменному тоннелю, который служил как бы ествественным усилителем. Но вот что странно: звук оставался всегда неизменным, даже тогда, когда они приближались к точке пересечения, которая, как был уверен стрелок, должна лежать впереди по ходу. Стены тоннеля потихонечку расступались. Угол подъема стал круче.
Рельсы, залитые призрачным светом, шли прямо вперед. Стрелку они напоминали трубки с болотным газом, безделушки, которые иногда продавали на ярмарке в день Святого Иосифа; мальчику — неоновые лампы, протянувшиеся в бесконечность. И в этом мерцающем свете оба они разглядели, что стены тоннеля, так долго их заключавшие между собою, обрываются впереди двумя долгими полуостровами, выдающимися над провалом тьмы — пропастью над рекою.
Пути продолжались и над неведомой бездной по мосту возрастом в вечность. А на той стороне, в невообразимой дали, маячила точечка света: не призрачное свечение камней, не искуственный свет от лампы, а настоящий, живой свет солнца, — точечка крошечная, как прокол от булавки в тяжелой черной материи, и все же исполненная пугающего смысла.
— Остановитесь, — попросил мальчик. — Пожалуйста, остановитесь. На минуточку.
Стрелок безо всяких вопросов отпустил рычаг. Дрезина остановилась. Шум реки превратился в непрестанный рокочущий рев. Неестественное свечение, исходящее от влажных камней, стало вдруг отвратительнвым и ненавистным. Только теперь, в первый раз, стрелок почувствовал прикосновение омерзительной лапы клаустробофии и настоятельное, неодолимое побуждение выбраться отсюда, вырваться из этой гранитной могилы, где они оба заживо погребены.
— Нам придется проехать здесь, — сказал мальчик. —
— Он