похожа на море. Женщина за кафедрой, казалось, указывала на каждого и в то же время ни на кого.
— Это он придет как Антихрист и поведет человеков к пылающим недрам погибели, в пламень мук вечных, к кровавому краю греха, когда воссияет на небе Звезда Полынь, и язвы изгложут тела детей малых, когда женские чрева родят чудовищ, а деяния рук человеческих обернуться кровью…
— О о о о…
— О Боже…
— О о о оооооооо…
Какая то женщина повалилась на пол, стуча ногами по дощатому настилу. Одна туфля слетела.
— За всякой усладою плоти стоит он… он! Нечистый!
— Да, Господи! Да!
Какой то мужчина с криком упал на колени, сжимая руками голову.
— Кто держит бутылку, когда ты пьешь?
— Он, Нечистый!
— Когда ты садишься играть, кто сдает карты?
— Он, Нечистый!
— Когда ты предаешься блуду, возжелав чей то плоти, когда ты оскверняешь себя, кому продаешь ты бессмертную душу?
— Ему…
— Не…
— Боженька миленький…
— …чистому…
— А… а… а…
— Но кто он — Нечистый? — выкрикнула она (хотя внутри оставалась спокойной. Стрелок чувствовал это спокойствие, ее властный самоконтроль, ее господство. Ему подумалось вдруг с хладным ужасом и непоколебимой уверенностью: человек в черном оставил след в ее чреве — демона. Она одержимая. И снова сквозь страх накатила жаркая волна вожделения.)
Мужчина, сжимавший руками голову, вслепую подался вперед.
— Гореть мне в аду! — закричал он, повернувшись к ней. Лицо его исказилось, задергалось, как будто под кожей его извивались змеи. — Я творил блуд! Играл в карты! Я нюхал травку! Я грешил! Я… — Голос его взвился ввысь, обернувшись пугающим истеричным воем, в котором утонули слова. Он сжимал свою голову, как будто боялся, что она сейчас лопнет, точно перезрелая дыня.
Паства умолкла, как по команде, замерев в полу— порнографических позах, выражающих религиозный экстаз.
Сильвия Питтстон спустилась с кафедры и прикоснулась к его голове. Вопли мужчины затихли, едва ее пальцы — бледные, сильные пальцы, чистые, ласковые — зарылись ему в волосы. Он поднял глаза и молча уставился на нее.
— Кто был с тобой во грехе? — спросила она, глядя ему прямо в глаза. В глазах ее, нежных, глубоких, холодных, можно было утонуть.
— Не… Нечистый.
— Имя которому?
— Сатана. — Сдавленный всхлип.
— Готов ты отречься?
С жаром:
— Да! Да! О Иисус Спаситель!
Она подняла его голову; он смотрел на нее пустым сияющим взором фанатика.
— Если сейчас он войдет в эту дверь… — она ткнула пальцем в полумрак вестибюля, где стоял стрелок, — готов ты бросить слова отречения ему в