про себя, а потом в глазах ее появился напряженный и влажный блеск, который стрелок уже видел не раз. Покосившееся строение что то выскрипывало задумчиво про себя. Где то истошно лаяла собака. Стрелок ждал. Она увидела, что он понял, и блеск сменился безысходностью, немым желанием, у которого не было голоса.
— Мою цену ты знаешь, — сказала она.
Он не сводил с нее глаз. В темноте шрама будет не видно. Ее тело не смогли подточить ни пустыня, ни песок, ни ежедневный тяжелый труд. Оно было вовсе не дряблым, — худым, подтянутым. И когда то она была очеь хорошенькой, может быть, даже красивой. Но это уже не имело значения. Даже если б в сухой и бесплодной черноте ее утробы копошились могильные черви, это бы все равно не имело значения. Все было предопределено.
Она закрыла руками лицо. В ней остались еще хоть какие то соки, — чтобы заплакать, хватило.
— Не смотри! Не надо так на меня смотреть! Это нечестно!
— Прости, — сказал стрелок. — Я не хотел.
— Вы все не хотите! — выкрикнула она ему в лицо.
— Погаси свет.
Она плакала, не отнимая рук от лица. Ему нравилось, что она закрывает лицо руками. Не из за шрама, нет, просто это как бы возвращало ей если не девственность, то какую то девическую стыдливость. Булавка, что держала брительку, тускло поблескивала в масляном свете ламп.
— Погаси свет и запри дверь. Он ничего не утащит?
— Нет, — прошептала она.
— Тогда гаси свет.
Она так и не убрала рук с лица, пока не зашла ему за спину. Она тушила коптящие лампы, одну за другой, — подкрутив фитиль, задувала пламя. А потом, в темноте, она взяла его за руку. И рука была теплой. Она увела его вверх по ступеням. Там не было света, и было не нужно скрывать свое совокупление.
6Он свернул папиросы во тьме, раскурил обе и отдал одну ей. Комната хранила еще ее запах, — запах сирени, свежий и трогательный. Запах пустыни давил его, перекрывал. Как запах моря. Стрелок понял вдруг: он боится пустыни, что ждала его впереди.
— Его кличут Норт, — сказала она. Даже теперь голос ее не смягчился. — Просто Норт. Он умер.
Стрелок молча ждал продолжения.
— Его коснулась десница Божья.
Стрелок сказал:
— Я ни разу не видел Его.
— Сколько я себя помню, он все время был здесь… Норт, я имею в виду, не Бог. — Она хрипло расхохоталась во тьме. — Одно время он подрабатывал золотарем. Запил. Начал нюхать траву. Потом — курить ее. Дети стали за ним таскаться, проходу ему не давали, собак науськивали. У него были такие зеленые старые шаровары, и от них жутко воняло. Ты понимаешь?
— Да.
— Он начал жевать ее. Под конец