бы многое, чтобы не видеть этого никогда: как отцу его наставляют рога.
Он выпустил дым изо рта и ноздрей и подумал, глядя на мальчика: Сколько еще нам кружить под землей? Когда теперь мы увидим свет солнца?
Он уснул.
Когда дыхание его стало глубоким и ровным, мальчик открыл глаза и поглядел на стрелка с выражением, очень похожим на любовь. Последний отблеск догоревшего факела отразился в его зрачке и растворился там, утонул. Мальчик тоже уснул.
В неизменной, лишенной примет пустыне стрелок почти что утратил всякое ощущение времени, а здесь, в этих каменных залах под горной грядою, где только тьма и нет света, он утратил его окончательно. Ни у стрелка, ни у парнишки не было никаких приборов, измеряющих время, и само понятие о часах и минутах давно стало для них бессмысленным. В каком— то смысле они пребывали теперь вне времени. День мог быть неделей, или неделя — одним днем. Они шли, они спали, они скудно питались. Их единственным спутником был непрестанный грохот воды, пробивавшей себе дорогу сквозь камень. Они шли вдоль потока, пили воду из его минеральных безвкусных глубин. Временами стрелку представлялось, что на дне под текучей водою он видит блуждающие огоньки, но он каждый раз убеждал себя, что это всего лишь проекции его мозга, который еще не забыл, что такое свет. Но он все таки предупредил мальчугана, чтобы тот не заходил в воду и не мочил в ней ног.
Пространственный видоискатель у него в голове уверенно указывал направление.
Тропинка вдоль речки (а это действительно была тропинка: гладкая, слегла вогнутая желобком по продольной оси) неуклонно вела наверх — к истокам реки. Через равные промежутки у тропы возвышались круглые каменные колонны с железными кольцами у оснований. Должно быть, когда то к ним привязывали волов или рабочих лошадей. На каждом столбе сферху крепилось что то вроде стального плафона с электрическим факелом, но в них давно уже не было жизни и света.
Во время третьей их остановки для «отдыха перед сном» мальчик решился немного пройтись вперед в одиночестве. Стрелок различал, как в глухой тишине шуршит галька под его неуверенными шагами.
— Осторожнее там, — сказал он. — Ни черта же не видно.
— Я осторожно. Здесь… ничего себе!
— Что там еще?
Стрелок привстал, положив руку на рукоять револьвера.
Зависла короткая пауза. Стрелок только зря напрягал глаза, пытаясь вглядеться в кромешную тьму.
— Это, по моему, железная дорога, — с сомнением протянул мальчик.
Стрелок поднялся и двинулся осторожно на голос Джейка, ощупывая