Александр Горбовский

Тайная власть. Незримая сила

и глазами плохо вижу, потому что

человеченко старой и увечной, руки и ноги переломаны, и иные многие болезни

во мне есть, и на Коломне меня, холопа вашего, поновляли и причащали, и

маслом святым святили. Умилителя, государи, надо мною, аки Бог! Не велите,

государи, меня на Терек посылать".

Шел ему, Безобразову, тогда 69-ый год и жалобы его вполне можно понять.

Зная неуступчивость царской воли, Безобразов особо писал своей жене Агафье

Васильевне: "Бей челом Авдотье Петровне, Авдотье Аврамовне. Съезди к

Федоровым детям Полуектовича, к Артемонову сыну к Андрею Артемоновичу и им

челом побей; да съезди к Автамону Ивановичу и ему побей челом. Съезди к

князь Юрьеву сыну Рамодановскому, к князь Юрыо Юрьевичу и побей челом. К

князь Михаилу Ивановичу Лыкову съезди и побей челом. К Александру Петровичу

Салтыкову съезди и побей челом".*

Полагая, что просто так никто хлопотать не будет, он пишет своей жене в

другом письме: "За Чачу незачто стоять, лише б только меня поворотили.

Ведаешь ты и сама, что мне есть что дать: запас у меня есть... будет денги,

- я и денег дам, ржевскую деревню продам, я. и тысячу дам! - А будет и

деревня кому понадобится, я и деревню дам."*

Все ничего было бы, доехал или не доехал бы новый воевода до места своего

назначения, ничто не послужило бы так к прискорбию и беде, не вздумай он

обратиться за помощью к волхвам и ворожеям. Он же нарочно стал сыскивать

таких по своему пути, спрося, чтобы наслали они по ветру тоску на царя

Петра по нему, Андрею Безобразову, чтоб захотел бы царь его видеть при себе

и вернул бы его в Москву обратно.

Предали же его холопы, его же дворовые люди, донеся на барина ради наград и

милостей государевых. По доносу их тут же схвачен был "волхв Дорофейка". А

после пристрастного допроса его и сам Андрей Безобразов доставлен был в

приказ Розыскных дел. "А на очной ставке Андрей Безобразов вовсем запирался

ж: что он его, Дорошку, и не знает. И с пытки Дорошка, после двух подъемов

и одного удара, показал: Андрей Безобразов говорил ему ехать в Москву и там

сделать, чтоб великие государи были до него добры."

Важен был, очевидно, не смысл посыла, в котором не было ничего злого, ни

вредного ("чтобы великие государи были до него добры"), а само намерение,

сама угроза воздействия. Если действительно можно заставить государя

подумать или почувствовать так, как наводит на него волхв, тогда царь, а

значит и вся страна, народ могут стать игрушкой, послушные чьей-то воле.

Именно этим объясняется величайшая тщательность и беспощадность ведения

таких дел.

Вскоре разысканы были и другие волхвы и ворожеи, к которым в отчаянии своем

пытался прибегнуть старик. Все они приговорены были к отсечению головы.

Волхвов же Дорошку и Федьку решено было "сжечь в срубе". Сделано это было в

Москве, на Болотной площади, там, где сейчас сквер против кинотеатра

"Ударник".

Площадь эта была традиционным местом казней. Здесь были лишены жизни

многие, в том числе и Пугачев. Сейчас это трагическое место Москвы отмечено

почему-то памятником художнику Репину, знаменуя тем полное историческое

беспамятство не только правителей, но и народа.

В день, когда сожжены были волхвы, казнен был и сам Безобразов. "А жену

Андрюшки Безобразова Агафью, - приговорено было, - сослать в ссылку в

Новгородской уезд, в Введенский девич монастырь под начал, и быть ей в том

монастыре по ее смерть неисходно."

Величайшие опасения первых лиц государства по поводу всякого рода наговоров

и порчи в свой адрес продолжались и в годы последующих царств и правлений.

Утром 6-го октября 1754 года дворец Елизаветы Петровны охватил переполох. У

всех дверей поставлены были караулы, встревоженные придворные, встречаясь в

залах и в дворцовых переходах, выражали на лицах приличествующую

озабоченность и тревогу. Прислуга и челядь затаились по своим клетушкам и,

казалось, вымерли. Во дворце начинался повальный допрос и дознание.

В то утро, гласит запись, сделанная по этому поводу в Тайной канцелярии,

"ее императорское величество изволили отдать графу Александру Ивановичу

Шувалову найденный в опочивальне ее величества корешок в бумажке и

приказали допросить камер-медхен Татьяну Ивановну и комнатных девок Авдотью

и Катерину - не они ли подложили корешок и не видали ли корешка, когда

убирали, наконец, не имеют ли оне какого сомнения в подложении кем-нибудь

этого корешка?"

Дальнейший ход этого дела неизвестен. Исследователь, лет сто назад

занимавшийся им, вынужден был констатировать, что бумаги, относящиеся