делу, настолько сгнили и слиплись, что разобрать что-либо нет возможности.
Лучше сохранились многие из других подобных же дел. Так, в одном речь идет
о случае, когда придворные мастерицы, поссорившись между собою, обвинили
одна другую в том, что та, мол, сыпала тайно пепел в след, оставленный
государыней. Тут же устроен был беспощадный розыск, как и положено, с дыбой
и с пытками, дабы выяснить, кто научил ее этому и с какой целью. Особое
подозрение вызвало то, что муж мастерицы оказался литвин (литовец): не
делалось ли то по приказу литовского короля? И хотя выяснилось, что
мастерица сыпала пепел в след только чтобы государыня любила ее, мастерицу
ту и еще трех старух-ворожей с семьями отправили в ссылку. Прочих же, даже
тех, кто донесли, обличали и обвиняли ее, впредь ведено было во дворец не
пускать вовсе. Никогда! Уже само то, что они оказались осведомлены, что на
высоких особ можно навести порчу, делало их опасными.
Ни знатность, ни богатство, ни влиятельность рода не служили защитой, если
только тень подозрения такого рода падала на человека. Князь Михаил
Иванович Воротынский только по доносу его же холопа, обвинившего своего
господина в чародействе и злых умыслах на царя, подвергнут был жестокой
пытке. Сосланный в заточение князь скончался в дороге после перенесенных
мук.
Столь же жестока оказалась участь, постигшая боярина Артемона Морозова,
тоже ставшего жертвой своей челяди. Лекарь его и "карла Захарка" донесли,
что господин их, запершись читал "черную книгу". И хотя никакого дурного
умысла замечено в том не было, за само чтение "черной книги" Морозов
отправлен был в ссылку, лишен боярского звания, а имение его отобрано было
в казну.
Сколь бы драматичны ни были сами по себе эти эпизоды русской истории, в
нашем повествовании они присутствуют лишь в той связи, что дают
почувствовать, дают понять, сколь значительное место занимали колдовская
практика и порча в тогдашней реальности. Это тот случай, когда о предмете
возможно судить по реакции на него. Причем это была реакция не людей
невежественных и неграмотных, а лиц, для своего времени весьма
просвещенных, тех, в чьих руках находились судьбы государства и нации. За
опасениями их и страхом стоял безусловно определенный опыт и знание о
результатах такого рода колдовских действий и порчи. Мы видели, что
реальность таких воздействий не отрицают, а пытаются понять исследователи и
ученые наших дней.
Одной из мер, должных оградить первых людей государства от порчи и
волшебства, считалась клятва на верность, которую полагалось давать при
вступлении царя на престол. По такой крестоцеловальной записи дававшие
клятву обещали царю, царице и их детям "никакого лиха не учинити, и зелья
лихого и коренья не давати, и не испортити, да и людей своих с ведовством,
да со всяким лихим зельем и кореньем не посылати, и ведунов и ведуний не
добывати на государево лихо, и их государей на следу всяким ведовским
мечтаниям не испортити, ни ведовством по ветру никакого лиха не посылати и
следу не вынимати."
Эстафета страха
Все сказанное ранее об авторитарных системах, где безопасность вождя,
предводителя, императора понималась как безопасность государства и самого
народа, в полной - а вернее, в превосходной степени - приложимо к
последнему периоду истории нашей страны, периоду осененному знаком серпа и
молота. Отличие от прошлого заключалось не столько в возросшей
беспощадности (ни Розыскной приказ, ни Тайная канцелярия особой
снисходительностью не отличались), сколько в небывалой прежде секретности
дел, связанных с тем предметом, о котором говорим мы здесь. Да и могло ли
быть иначе? Могли ли вожди-материалисты, вожди марксистов-ленинцев
признаться в своем тайном страхе перед неведомой силой, исходившей от людей
по сути своей политически безграмотных, не понимавших законов классовой
борьбы и тем самым пребывавших даже за гранью той реальности, в которой
находились они сами.
Эту-то двоемысленноств, столь свойственную советской системе вообще, и
призвана была скрывать та повышенная секретность, о которой говорю я.
Именно в обстановке такой секретности и внезапности была проведена в стране
операция по практически поголовному истреблению шаманов. Как представляется
из того, что известно мне, задолго до того, как такое решение было принято
в масштабе всей страны, особую тревогу по поводу шаманов проявляли
партийные вожди национальных окраин. Ни милиция, ни ЧК и ни личная охрана
не могли оградить их и их близких от бубна шамана, не