Густав Майринк

Ангел западного окна

в пороховнице!..

Липотин цинично ухмыльнулся и сделал отвратительно непристойный жест.

Но я не дал себя этим отвлечь и настойчиво повторил:

— Вы слышите, я требую! Решительно и со всей серьёзностью! И да поможет мне Бог! — прибавил я и уже хотел было клятвенно поднять руку, но Липотин меня оборвал:

— Если уж вы во что бы то ни стало решили по клясться, то давайте в таком случае — ну хотя бы шутки ради! — следовать методе секты «Ян». Согласны?

Я кивнул. Липотин велел мне приложить левую руку к полу и произнести: «Требую и все последствия беру на себя, дабы не тяготело над тем, кто вручил мне красный шар, кармическое возмездие».

Я усмехнулся: не мог отделаться от впечатления какой то дурацкой комедии, тем не менее во время клятвы мне стало не по себе.

— Ну вот, теперь другое дело! — удовлетворенно потёр руки Липотин. — Извините за столь пространную преамбулу, но мы, русские, тоже немного азиаты, и мне бы не хотелось быть непочтительным в отношении моих тибетских собратьев.

И без долгих слов сунул мне в руки красный шар. Я сразу заметил тончайшую линию, экватор, где сходились два полушария слоновой кости. Неужели он никогда не принадлежал Джону Ди и аптекарю Келли?.. Развинтив половинки, я осторожно приподнял верхнюю… Алая с перламутровым отливом пудра, примерно столько, сколько вместилось бы в скорлупу грецкого ореха…

Липотин стоял уже рядом. Глянув косо мне через плечо, он заговорил. Голос его звучал странно монотонно, безжизненно, далёким эхом:

— Приготовьте каменную чашу и чистый огонь; лучше всего пламя спирта. Спирт плесните в чашу. Зажгите. Высыпьте в пламя содержимое шара. Пудра вспыхнет… Дождитесь, когда выгорит спирт, и пусть восходят дымы… Должен присутствовать верховный жрец, который голову неофита…

Но я уже не слушал этот потусторонний инструктаж; быстро протёр ониксовую чашу, служившую мне пепельницей, плеснул в неё немного спирта — спиртовка всегда стояла у меня на столе, — зажёг его и высыпал содержимое красного полушария в пламя… Липотин жался в сторонке; я не обращал на него внимания. Спирт выгорел быстро. Раскаленные остатки в ониксовой чаше тлели и медленно курились, восходя вертикально вверх голубовато зелёными ниточками дыма, которые потом закручивались спиралями и повисали туманными слоями…

— В сущности, как всё это опрометчиво и глупо, — донеслось до меня саркастическое брюзжание Липотина, — вечно эти европейцы торопятся и только расходуют понапрасну драгоценную пудру… Ну как же, им ведь даже некогда убедиться, все ли условия соблюдены… Взять хотя бы вас, почтеннейший; ну кто вам сказал, что верховный жрец, без которого успех невозможен, присутствует? Кто же будет руководить вашей инициацией? К счастью — между прочим, совершенно не заслуженному вами, почтеннейший, — мэтр на месте; ибо я — здесь, я — посвященный дугпа секты «Ян»…

Я ещё видел, правда, всё вокруг отодвинулось куда то далеко далеко… Липотин странно преобразился: он стоял в фиолетовой мантии с необычным, вертикально торчащим красным воротником, а его голову венчала пурпурная тиара; на ней попарно, друг над другом, сверкали шесть стеклянных человеческих .глаз… Его искаженное дьявольской ухмылкой лицо с коварными раскосыми глазами вдруг приблизилось ко мне…

Я хотел что то крикнуть, что то отчаянное, что то похожее на «нет!», но дар речи был уже утрачен… Липотин, или страшный дугпа в пурпурной тиаре, или сам дьявол схватил меня за волосы железной рукой и с нечеловеческой силой пригнул мою голову к ониксовой чаше, прямо в восходящие курения алой пудры. Сладостная горечь, проникая через нос, затопила мой мозг, потом — невыносимое стеснение в груди, удушье, переходящее в предсмертные конвульсии такой неописуемо ужасной силы и продолжительности, что я почувствовал, как инфернальные кошмары целых поколений бесконечным потоком хлынули сквозь мою душу… Потом… потом моё сознание потухло…