Густав Майринк

Ангел западного окна

ночь тайный агент… в общем, он скоропостижно скончался, — быстро поправился незнакомец. — От одной жившей в борделе шлюхи я узнал, что старый сводник ещё на службе у Кровавого Боннера занимался поисками этих вещей, и он их таки нашёл, но находку свою утаил и оставил реликвии у себя. Шары каким то необъяснимым образом на некоторое время у него исчезли, а потом не менее загадочно вернулись на место.

«Поистине чудесны дела Твои, Господи!» — подумал я, совершенно отчетливо вспомнив, как бросил шары из окна.

— И вы откупили их у тайного агента, когда он уже лежал на смертном одре? — допытывался я.

— Н нет. — Незнакомец отвёл глаза в сторону, явно избегая моего испытующего взгляда, однако быстро собрался и как то неестественно громко сказал: — Он их мне подарил.

Я понимал, что этот человек лжёт, и уже начал раскаиваться в заключенном соглашении. Неужели убийство? Жизнь старого сводника или книга с шарами? Мои сомнения и колебания стали ещё сильней, когда мне внезапно открылось, что то ночное видение человека с отрезанными ушами могло быть и предостережением. Но уже в следующий миг я успокоил себя тем, что все мои подозрения не имеют под собой никакой реальной почвы, а незнакомец эти реликвии в самом худшем случае просто украл, да и украл то у того, чья совесть была далеко не безупречна. К тому же искушение стать совладельцем этих сокровищ было слишком велико, и я не смог себя заставить без лишних слов указать незнакомцу на дверь, как и следовало, по всей видимости, мне, ученому и дворянину, поступить. Я же уговаривал себя тем, что само провидение послало мне в дом человека, дабы приобщился я благодати Камня бессмертия. Кроме того, и мои пути в юности не всегда бывали так уж прямы и безгрешны, посему нет у меня прав вставать в позу судьи перед этим отчаянным малым. В общем, не мудрствуя лукаво, порешил я судьбу не искушать и просил незнакомца, который представился под именем Эдварда Келли, быть желанным гостем в доме моём, а в знак того, что не только заключение об истинности и ценности реликвий, но и сами испытания, коим подвергну их, будут честными и непредвзятыми, протянул ему руку. Как я узнал от него, начинал он каким то полулегальным нотариусом в лондонских трущобах, потом странствующим аптекарем и шарлатаном обошёл чуть не всю Европу, уши же были у него публично отрезаны за подделку документов.

Теперь же промыслу Божьему было угодно послать его в мой дом!

Пути Господни неисповедимы, и я принял его таким, каков он есть, несмотря на возражения моей любимой жены Яны, которая с первых же минут почувствовала какое то инстинктивное отвращение к этому бродяге с отрезанными ушами…

Через несколько дней я в его присутствии произвёл в лаборатории первую пробу обеих пудр — результаты превзошли самые смелые ожидания: при совсем мизерной проекции мы получили из двадцати унций свинца почти десять унций серебра, а из того же количества олова — немногим менее десяти унций чистого золота. Мышиные глазки Келли сверкали как в лихорадке, и ужаснулся я, завидев, во что превращает человека алчность. Он, конечно, предпочёл бы тут же, на месте, превратить все содержимое шаров в золото и серебро, поэтому мне пришлось напомнить ему, что пудру следует расходовать предельно бережливо, особенно «Алого Льва», которого и так было немного.

Для себя же я решил твёрдо и свято — и объявил это ему прямо — никогда и ни при каких обстоятельствах не использовать ни грана драгоценной пудры ради земного обогащения, но направить все помыслы мои лишь на то, чтобы извлечь из книги Святого Дунстана тайну приготовления философского камня, и единственно в том случае, если мне когда либо будет суждено узнать, как осуществляется проекция алой тинктуры для трансмутации в нетленное, реально воскресшее тело, я употреблю её на это святое действо. На что у Келли лишь презрительно дрогнули уголки рта…