Густав Майринк

Ангел западного окна

несчётным количеством копий, закатывалась сумасшедшим смехом тоже она — Асайя, Асайя, Асайя… Нагая, хищная, вампиричная, многократно повторенная… Но вот она вышла из осколков, как резвящаяся сирена выныривает из воды, и, по прежнему заходясь от смеха, двинулась на меня со всех сторон, подобно несметным ордам соблазна, — тысячетелая, неуязвимая, алчная, агрессивно похотливая, с тяжёлым, сладострастным дыханием…

Атмосфера в доме стала ароматом её кожи… Да, да — запах пантеры, но ничего более сладкого, весеннего, дурманящего я в своей жизни не вдыхал. Только ребёнок может по настоящему оценить то блаженное забвение, которое навевают иные ароматы…

И тогда… тогда Асайя Исаис начала окутывать меня в свою ауру, в своё астральное тело… Я оцепенел от патологического ужаса, когда встретился глазами с неумолимо жестоким и невинным взглядом гипнотизирующей меня рептилии, для которой убийство — это естественный образ жизни, природный долг. Всей сокровенной эссенцией своего существа она проникала под мой кожный покров, вползала в позвоночный столб, сворачивала свои кольца в головном мозгу; она прорастала в меня, вырастала из меня, перерастала… И где, где было оно тогда — моё спасение, мужество, воля?!

И вновь мой слух снаружи и изнутри затопил колдовской завораживающий ритм:

О, как бездонна щель,

как пристально узка…

Но крошечный ущерб отточенным серпом…

Ты помнишь обо мне…

Ты смотришь на меня…

Ночь шита серебром…

Ущербная Луна…

Я ещё успеваю понять, что это моя последняя, прощальная песня… И тут меня, уже ступившего на порог чудовищной бездны — философы называют её «восьмым миром», в нем человеческое Я подвергается абсолютной диссолюции, — отбрасывает назад внезапное озарение, подобно молнии средь ясного неба сверкнувшее в моём сознании: кинжал!., наконечник копья Хоэла Дата!.. Ведь он мой!..

Может ли одна только мысль породить огонь? На собственном примере я убедился в могуществе пиромагии. Огненная стихия — скрытая, невидимая, вездесущая — до поры до времени спит, но одно лишь тайное слово, и… в мгновение ока проснется пламя и огненный потоп захлестнёт Вселенную.

Мысль о кинжале словно высекла из кремня моего сознания магическую искру… Дальше, как во сне: мощная струя огня брызнула прямо из пола, и все вокруг обратилось в сплошное пламя… Гигантская огненная стена, шипящая как при самовозгорании мучной пыли, выросла предо мной. Очертя голову я ринулся в самый эпицентр бушующей стихии: пробиться, во что бы то ни стало пробиться на другую сторону, даже если мне суждено сгореть заживо! Вперёд — кинжал должен быть у меня в руках!..

Каким образом я прорвался сквозь огненную стену, не знаю, но я прорвался!.. Выхватил кинжал из тульского ларца… Мои пальцы сами собой, как у лежащего в кресте саркофага Джона Ди, судорожно сжались на рукоятке… Взмах — и вставший у меня на пути Бартлет Грин отпрянул назад, зажимая руками свой колдовской «белый глаз», пронзенный клинком… А я уже ныряю в неистовый огненный прибой с чёрной пеной клубящегося дыма на гребне… Слетаю по лестнице вниз и с разгона всем телом бросаюсь на запертую входную дверь… Сорванная с петель, она с грохотом вываливается наружу, и…

Прохладный, свежий, ночной воздух едва не сбивает меня с ног… Запах палёных волос приводит меня в себя: космы на голове и борода стали заметно короче, обгоревшая одежда кое где ещё тлеет…

Куда? Куда теперь обратить мне стопы мои?..