Густав Майринк

Ангел западного окна

он мне здесь? Звезды словно наклеены на неподвижную небесную твердь: никакого мерцания — ровный, немигающий свет. Непоколебимое спокойствие Вселенной почти осязаемо. В моей душе царит такой же великий покой, все вопросы и сомнения разбиваются о неприступную стену этого бастиона.

«Магия — это деяние, не ведающее своей цели». Тёмный смысл этих слов пропитывает всё моё существо, и кристалл моего духа проясняется, становится прозрачным, и в его глубине вспыхивает ослепительная точка…

Но разве возможно сказать, как долго я стоял на залитом колдовским лунным светом газоне!.. Передо мной, в изумрудном полумраке, сливаясь в сплошную черную массу, высится купа дерев…

Но вот от неё отделяется какое то смутное неверное свечение, нечто вроде фосфоресцирующего тумана, который лунный свет оживляет своим зыбким, призрачным мерцанием. Я замираю, всматриваясь в это видение: лёгкий, неуловимый образ плывет сквозь кустарник… Это она — та самая дама, хозяйка Эльзбетштейна, которую я уже видел в жаркую послеполуденную пору парящей над пурпурным морем цветов! Это её королевская походка, её величественная стать!.. Таинственная королева Елизавета!..

Словно притянутое моим взглядом, видение подошло ближе; в тот же миг в моём сознании не осталось и тени воспоминаний о цели моего пребывания в ночном парке. С ликующим криком, непомерная мощь которого сотрясала лишь мою душу, ни единым звуком не проникая вовне, я бросился навстречу — и то переходил в бег, то робко замирал, опасаясь, что неземной образ, напуганный моим приближением, растаяв туманной дымкой, окажется миражём.

Но она не исчезала.

Медлила, когда медлил я, спешила, когда я ускорял свой шаг… И вот она предо мной — величественная королева, мать и предназначенная мне по ту сторону крови возлюбленная, богиня Джона Ди… Её губами мне благосклонно улыбается сама судьба. Я раскрываю объятия. О, как кротко смотрит она на меня, как целомудренно кивает, приглашая следовать за собой… Её узкая, нежная, переливающаяся серебром рука осторожно касается кинжала, и мои пальцы уже готовы разжаться, чтобы вручить ей мой свадебный подарок…

Но тут другой свет, отнюдь не лунный, падает на меня сверху… Нет, не сверху — изнутри! Я не думаю — я знаю: это карбункул с короны Бафомета! И в то же мгновение точка, которая уже вспыхнула в его глубине, взрывается гигантским ледяным солнцем. Одновременно мерцающий взгляд таинственной дамы обещает мне всепоглощающее, несказанное, невыносимое блаженство на тысячелетия вперед… О, как несовместима и враждебна эта пленительная, вбирающая в себя серебристая ночь её глаз полярному сиянию карбункула! И она улыбнулась… Всего на миг, на взмах белоснежных ангельских крыл, её божественные уста тронула мимолётная улыбка… победителя… Даже не улыбка — тень, намек, призрак, фантом! Но было уже поздно: я очнулся и, придя в себя, увидел то, что может видеть лишь двуликий Бафомет, взгляд которого направлен и вперед и назад. Передо мной повелительница мира сего — коварная, лицемерная усмешка на украденном лике святой; одновременно я вижу её со спины, и там она с головы до пят нагая, и в ней, как в разверстой могиле, кишмя кишат гадюки, жабы, черви, пиявки и отвратительные насекомые. Да, такова она: с лицевой стороны, с фасада — сама богиня, окутанная благовониями, с обратной же от нее разит безнадёжным могильным смрадом, здесь царят ужас и смерть…

Моя рука крепко сжимает кинжал, и мне вдруг становится легко и весело. Я почти дружески говорю призраку:

— Ступай, Исаис, я тебя не звал! Второй раз ты не обманешь потомка Хоэла Дата, явившись в обличье дамы его сердца! Все, маскарад окончен, удовлетворись той давней своей победой, которую ты когда то одержала в мортлейкском парке. Ошибка искуплена! Мы квиты…

Я ещё говорил, а над газоном с воем и свистом пронёсся неизвестно откуда взявшийся смерч. Свинцово тусклый месяц скрылся в облаках. Из вихря, закрутившегося на уровне моих коленей, сверкнул дикий яростный взгляд; искаженное злобной гримасой лицо было почти неузнаваемо, но, когда рыжая борода обожгла мою опущенную вниз левую руку, сомнения отпали сами собой: Бартлет Грин, первый искуситель Джона Ди!..