Густав Майринк

Ангел западного окна

и гребёт золото лопатой, чтобы, став богатым как царь Мидас, пропивать его в трущобных борделях с продажными девками, — мне от этого не будет ни жарко ни холодно, равно как и ему от того, что я в поисках философского камня преследую совсем иные цели и лишь малую часть пудры использую для дистилляции бессмертия, дабы дожить до «химической свадьбы» с моей королевой, когда Бафомет воплотится в меня и корона вечной жизни увенчает моё двойное чело. Этот «Лев» выведет меня на дорогу к моей высочайшей невесте!..

Интересно, с тех пор как этот бродяга Келли вошёл в мой дом и делит теперь со мной и дневную и вечернюю трапезу — при этом он чавкает и рыгает как свинья, — мне с каждым днем всё больше и больше не хватает верного лаборанта Гарднера, покинувшего меня. Много бы я дал, чтобы узнать его мнение об этом приживале, который так или иначе, несмотря на явную абсурдность такого допущения, напоминает мне бессознательного медиума Бартлета Грина! Не потому ли, подобно сказочному неразменному грошу, вернулся ко мне этот дар из оскверненной могилы святого?! Не был ли его первым дарителем зловещий Маске, тайный союзник Бартлета Грина, неуловимый посланец судьбы?

Но постепенно эти опасения без следа уходили, как и дни, которые тянулись ленивой серой чередой. И вот всё уже кажется мне вполне обыденным, и я с удивлением спрашиваю себя, что, собственно, меня так настораживало: ни Маске, ни Келли, конечно же, не являются агентами Бартлета, они просто слепые орудия всемилостивого провидения, которое вёдет меня чрез все препоны и ловушки тёмных сил к моему грядущему спасению.

В противном случае разве оказались бы дары святого в руках отверженного?! И неужели же священные реликвии могут принести в дом несчастье? И почему из потустороннего на меня должно обрушиться проклятье благочестивого епископа, — на меня, смиренного и прилежного послушника божественного откровения? Нет, все прегрешения моей дерзкой юности искуплены, и всё же свои безрассудные выходки я ещё долго буду оплачивать собственной шкурой. Теперь я уже не тот недостойный восприемник даров потустороннего, который, получив от «магистра царя» высочайшую реликвию, позабавился шариками, пометил их и, как ребенок прискучившую игрушку, выбросил в окно, чтобы сейчас, через тридцать лет, признать в них сокровище и стать его благоговейным хранителем!

Верный Гарднер был, конечно, прав, когда предостерегал меня от соблазнов профанической алхимии, удел коей — превращение земных металлов. Она изначально связана с вмешательством невидимых тёмных сил — по его словам, с чёрной магией левой руки, — и я с ним совершенно согласен, но мне то что! Сам я к этому отношения не имею и стремлюсь не к золоту, но к жизни вечной!

И всё же не вижу смысла отрицать — без духов не обошлось; с первого же дня, как Келли поселился в моем доме, они дали знать о своем невидимом присутствии: многократные глухие стуки, как будто кто то с размаху вонзал острую ножку циркуля в мягкое дерево, какие то лёгкие трески и поскрипывания в стенах и мебели, шаги незримых посланцев, которые приближались и снова стихали вдали, и вздохи, и поспешный шёпот, мгновенно замолкающий при малейшей попытке прислушаться, — всё это начиналось где то во втором часу пополуночи и часто сопровождалось тягучими, унылыми звуками, словно ветер гулял в туго натянутых струнах. Уж несколько раз, просыпаясь среди ночи, заклинал я призраки именем Бога и Святой Троицы ответствовать, что потревожило их могильный сон или, быть может, они явились с какой то миссией, но ответа так до сих пор и не получил. Келли полагает, что это как то связано с манускриптом и шарами Святого Дунстана: духи стремятся сохранить хотя бы остатки приоткрытой тайны, которую уж он то у них обязательно вырвет всю до конца. И признался, что эти звуки и голоса преследуют его с той самой ночи, как реликвии попали к нему.

И снова мне не дает покоя мысль, что старый сутенёр, бывший тайный агент, у которого Келли «приобрел» реликвии, поплатился за них жизнью. А в памяти всплывают слова верного Гарднера о бесплодных и опасных усилиях получить камень бессмертия химически, не пройдя до конца весь таинственный путь духовного воскресения, тот самый, на который намекает Библия. Прежде мне надо постигнуть сей путь, дабы, преображенный, не скитался я до скончания дней в заколдованном круге иллюзий и не попадал из одной ловушки в другую, как если бы моими провожатыми были неверные блуждающие огни.