Ричард Бах

Дар тому, кто рождён летать (Часть 1)

в тысяче книг и полумиллионе страниц схем, чертежей и формул нет ни слова, оставляющего хотя бы слабую надежду на ошибочность моих расчётов необходимой длины разбега для самолёта Эверетта Донелли там, на крохотном плато среди гор.

Никто, ни единый голос, не намекает на то, что, при определенных условиях, лётчик, который любит свой самолёт, может заставить машину на несколько мгновений ожить и испытать ответную любовь к своему пилоту, и продемонстрировать её, свершив маленькое лётное чудо. Ни единого слова об этом нигде.

Компьютер сформулировал окончательный приговор: необходимый разбег должен равняться 1594 футам. Это — абсолютный минимум.

Уверяю вас, ошибки здесь нет. Ни под каким видом Чемп не мог преодолеть стену этих деревьев. Это было просто-напросто невозможно. Согласно расчётам, самолёт должен был врезаться в деревья на высоте двадцати восьми футов от поверхности земли, набрав, к этому моменту, скорость в пятьдесят одну милю в час.

Сила удара по главному несущему лонжерону правого крыла в семидесяти двух дюймах от центроплана была бы достаточной для того, чтобы сокрушить главный и задний лонжероны. Смещение центра тяжести заставило бы самолёт перевернуться и зарыться носом в землю.

Сила удара об землю превзошла бы допустимые нагрузки на узлы крепления двигателя. Двигатель вдавился бы внутрь фюзеляжа, проломив, при этом, огнеупорную переборку и пробив топливный бак.

Брызнувший на горячие выхлопные патрубки бензин мигом испарился бы, а пламя из-под головок разгерметизированных, вследствие деформации корпуса двигателя, цилиндров подожгло бы эти пары.

Через четыре минуты тридцать секунд самолёт был бы полностью охвачен пламенем. И неизвестно, хватило бы этого времени на то, чтобы тот, кто находился в машине, успел прийти в сознание после удара, выбраться наружу и удалиться на безопасное расстояние.

Последний пункт, а именно степень достаточности промежутка времени для выполнения определённых действий, не описывается законами аэродинамики и теоретической механики сопротивления материалов и потому является величиной неопределенной.

Всё это было описано мною с одной лишь целью: ещё раз напомнить вам о том, что самолёт, на котором летают — не более, чем машина. И как бы нежно вы к нему ни относились, как бы его ни лелеяли, машиной он и останется. Самолёт суть машина.

И потому в то утро я никак не мог увидеть, как Эверетт Донелли садится на своем Чемпе и подруливает к заправке. И я, конечно, не мог ему заявить:

— Эверетт, ведь ты же — мёртвый!

А он никак не мог рассмеяться в ответ и сказать:

— Ты что спятил? Я такой же мёртвый, как ты. А ну-ка, поведай мне, как это вышло, что я погиб?

— Ты совершил вынужденную посадку в горах в сорока двух милях на север от Бартонз-Флэт, площадка была только 1187 фугой длиной, высота над уровнем океана — 4530 футов, нагрузка — 6,45 фунта на квадратный фут площади крыла.

— А, да, точно, сесть пришлось. Маслопровод полетел. Но я на него зажим с прокладкой поставил. Потом масла немного долил, взлетел и даже домой успел до урагана. Останься я там — не сладко мне было бы, верно?

— Но ведь, разбег…

— Ты уж поверь! Я когда приземлился дома — посмотрел: в колесах иголки сосновые застряли. Но старина Чемп иногда проделывает дивные вещи. Если с ним хорошо обращаться.

Это не могло произойти. Ни при каких условиях это не может произойти. И если вы когда-нибудь услышите о подобном случае с каким-нибудь пилотом, если что-то в этом роде произойдёт с вами — не верьте. Этого не может быть.

Самолёт не бывает живым. Самолёт не может знать, что такое «любовь». Самолёт суть холодный металл. Самолёт — всего лишь машина.

Девушка из давным-давно

— Я хочу лететь с тобой.

— Будет холодно.

— Всё равно я хочу лететь с тобой.

— И продувать будет, и масло кругом, и шум такой, что даже думать невозможно.

— Я знаю, я пожалею о том, что на это решилась. Но, всё равно, хочу лететь с тобой.

— И ночевать придётся под крылом, в дождь и в грозу — прямо в грязи. А питаться — в крохотных кафе небольших городишек.

— Знаю.

— И никаких жалоб. Ни единой.

— Обещаю.

Итак, после несчётного количества дней молчаливых колебаний, моя жена, наконец, решилась заявить, что желает отправиться в передней кабине моего странника-биплана — с рёвом и сквозняком — в полёт длиной в тридцать пять сотен миль.