Ричард Бах

Дар тому, кто рождён летать (Часть 1)

холмам Айовы и обратно в Калифорнию через Скалистые горы и Сьерра-Неваду. У меня вполне были причины на то, чтобы предпринять этот перелёт.

Один раз в год тысяча с лишним медленных громыхающих машин — арфоподобных из-за множества струн-растяжек, стоек и распорок, антикварных принадлежностей древних небес — слетались отовсюду на травяной ковёр в самом центре летней Айовы.

Это было место, где лётчики делились друг с другом своими матерчато-аэролаковыми радостями и брызго-масляными горестями, радуясь встрече с друзьями — такими же помешанными на аэропланах и в них влюбленными.

Все эти люди — одна семья, и я тоже принадлежу к ней. Мне необходимо было встретиться с ними со всеми, это и было причиной, побудившей меня отправиться в путь.

Бетт было гораздо труднее на это решиться. Когда она договаривалась о том, чтобы в течение этих двух недель за детьми присматривали, ей пришлось признать, что она отправляется со мной, потому что ей хочется лететь, потому что это будет занятно, потому что после она сможет сказать: «Я это сделала».

Конечно, для принятия решения, ей потребовалось определённое мужество, однако, меня не оставляли сомнения относительно того, сможет ли она справиться с задуманным, ибо я был твёрдо убеждён: она понятия не имеет обо всём том, с чем ей предстоит столкнуться во время перелёта.

Мне уже приходилось совершать дальний перелёт на этой машине. Я перегонял самолёт в Лос-Анжелес из Северной Каролины, через неделю, после того, как купил его у там одного коллекционера старинных аэропланов.

За тот полёт со мной приключилась одна небольшая авария и одна поломка двигателя, в течение трёх дней я промерзал буквально до костей, два дня летел над пустыней в такую жару, что двигатель грелся почти до предельно допустимых температур.

Я вступал в сражения с ветрами, гнавшими аэроплан назад. Однажды мне пришлось лететь под плотным покровом тяжелой облачности так низко, что самолёт, время от времени, цеплял колесами верхушки деревьев. Короче, в тот раз я натерпелся более чем достаточно.

Теперь же предстоявший перелёт был на тысячу миль длиннее, и лететь я должен был не один, а с женой.

— Ты уверена, что желаешь принять в этом участие? — спросил я, выкатывая биплан из ангара, когда первые лучи солнца из-за горизонта коснулись края предрассветного неба. Она усердно возилась со спальными мешками, упаковывая что-то в комплект для выживания.

— Уверена, — бесстрастно ответила она.

Должен признаться, где-то внутри я был снедаем жутким любопытством относительно того, удастся ли ей совладать со всей этой ситуацией. Ни её, ни меня никогда особенно не привлекали приключения в поле и жизнь без привычных удобств.

Нам нравилось читать, время от времени ходить в театр и, поскольку я был военным лётчиком, летать. Мне нравился мой аэроплан, однако, мне приходилось считаться с его возможностями.

Дело в том, что всего лишь за день до вылета я закончил ремонтировать двигатель, и это была пятая серьёзная неисправность за последние пять месяцев.

Я надеялся, что покончил, наконец, со всеми причинами возможных поломок, но, тем не менее, дал себе зарок лететь так, чтобы в случае выхода двигателя из строя всегда иметь возможность спланировать и приземлиться на какой-нибудь ровной площадке.

И я вовсе не был уверен, что нам удастся осуществить всю эту затею с Айовой. Шансы были, примерно, пятьдесят на пятьдесят. Но решимость её была непоколебима.

— Вот теперь-то, — думал я, вдыхая в старенький двигатель оглушительное чихание его синевато-сизодымной жизни и проверяя показания приборов, — мы и поглядим, что за человек та женщина, на которой я женился семь лет назад.

Для Бетт, в здоровенной шубе поверх лётного костюма образца 1929 года прихваченной привязными ремнями к сиденью открытой передней кабины, началось испытание. Поток воздуха, отбрасываемый винтом, уже хлестал ее по лицу.

Спустя полчаса, когда температура окружающего воздуха опустилась до двадцати восьми градусов (20 С), к нам присоединились еще два старинных самолёта — монопланы с закрытыми кабинами. Я знал, что в обеих моделях установлены обогреватели.

Помахав друзьям, я пристроился к ним на высоте пяти тысяч футов и скорости в девяносто миль в час. Я был им рад: если двигатель заглохнет, мы будем не одни.