фитилек любви! И скорбь, и слезы, и
теснота, и бдение, и одиночество, и логика иная... А невеста счастлива!.. И
пойди знай, почему ей хорошо?
“Почему хочу делать добро и не могу? Ненавижу зло и делаю?..” — вопрос
дзеновского ученика учителю. Ответ осененного: “Стань рабом Непорочного Зачатия.
Путь — посвящение Марии. Невидимо ходи с Ней, питайся от Ее источника”. —
“Страшно... Колодцы со святой водой на запоре!.. Не заблудиться бы, не
ошибиться!..” — “Друг мой, среди семи блаженнейших препятствий, сочетающих с Его
любовью, — голод и одиночество, меч и опасность... Ты в пустыне. Пока ты в
пустыне — Бог с тобой. А если Бог за нас, кто против нас?” (Рим.8:31).
Абсолютный дзен.
Если вчитаться в православную историю, святость от Феодосия до Серафима, лесной
затвор преподобного Сергия Радонежского — непредсказуемый дзен. Отчаяние
освоиться среди привычных путей — и Голос, вытесняющий в пустыню, где вопль
вопиющего воспринимается свыше как сладчайший стон невесты.
150 архиереев русской православной церкви с воздыханиями неизреченными (прощай,
приход, пузатая стихия) последовали на Соловки... “Кто отлучит нас от любви ко
Господу нашему Иисусу Христу? — пели светлые невесты, облекшись в белые одежды.
— Ни гонения, ни скорбь, ни теснота, ни нагота, ни меч, ни жизнь, ни смерть...
Никто и никогда!”
“Мы не знаем, как и о чем молиться” (Рим.8:26)... В опровержение готовых схем
(молитва словесная, живая, созерцательная, умная, непрестанная, Иисусова...),
дзеновский голос нагой невесты: “Я не знаю, как и о чем молиться!.. Ты молишься
во мне воздыханиями неизреченными!..” Испытующий сердца знает... И этого
достаточно. И что нет на земле ни одного заступника, и что наг ты в своих ранах,
и никто не разделит, не услышит боль твою, то не беда: “Он ходатайствует за
святых по воле Божией” (Рим.8:27). Утешительный дзен, неприступные высоты!
Унылый брат, тебя терзает скорбь, саможаление, растерянность, беспутство...
Стань любящим! Любящему все содействует ко благу. Люби! Живи одной любовью к
Нему и ближним — и больше ничего не нужно. Любовь увенчает, подаст знание...
Придет, наставит, откроет врата премудрости, распахнет двери дома Божия. И
встретит нас, как свобода, “радостно у входа, и братья меч нам отдадут...”
Что собирал по крупицам — рассыпалось в прах. Лавсаики, патерики... Готовые,
прошедшие свой путь, донельзя привычные святые — цветы Бога небесного. Летай по
ним, как пчелка, собирай мед в душевный улей.
Собирал, летал и... улетучилось как дым... Так пожелал мой Возлюбленный.
Принимаю каждое Его “аминь” — в ответ на Мое “да”, истомившееся, последнее, в
любви... Когда двери для меня закрылись — отверзлись окна... И когда я потерял
учителя — стал истинным учеником.
Страждущий Агнец, если Ты хочешь, чтобы я стонал, прими мой стон, как маленькую
жертву, как стон любви...
05.07.97
Медоустая трапеза, или Евангелие восторженного осенения. Христианский дзен в
Новом завете
Браво, Павел, святой апостол христианского дзена! Ты мог бы благовествовать и
“по готовому” — “там, где уже известно имя Христово” (Рим.15:20)... Две тысячи
лет, облагая нас минными полями фарисейских страхов, церковь учит, будто
созидать надо, держась за старые ориентиры, основываясь на уже известном, кем-то
совершенном, испытанном. Апостол понимает благовествование противоположно
ветхозаветному и христианскому фарисейству. “Не там, — говорит он, — удел
благовествовать мне, где уже известно имя Христово”, — где вера стала привычной,
ординарной, очевидной. Подобное именует он “созидать на чужом основании”, что
презренно и ничтожно, до пошлости очевидно и по обывательски правильно!.
Напротив, в церкви Христовой нет места привычному, трафаретному и бездарному. В
том-то и тайна распространения Евангелия Христова, что основание его всегда
новое, чистое, небывалое и невиданное доселе. Абсолютное опровержение канонов,
типиконов, привычных норм — всего того удобного хлама, который фарисей кладет
себе под теплую подушку, под метровую перину юстинианских кодексов, догматов и
законов, предписанных “от века”. И не продышаться... Нет места для тебя, сироты,
ни слова, адресованного в твое истерзанное сердце, и не достучаться до личной
боли, и никто не откликнется... Пустыня...
Христианство начинается за пределами привычного, учит апостол. Можно, конечно,
благовествовать и там, в долине, — уже привычными путями, следуя привычным
начертаниям — но не велико такое благовестие пред Богом!