Геннадий Исаков

Философский камень для блаженного

обиход, существенно потеснив исконные мотивы, вытравив

самоценность труда. Труд перестал быть нравственным действом.

Сфера работы, как область взаимодействия с природой,

окрасилась в серые тона. Стала пристанищем неполноценных

изгоев, не сумевших 'выйти в люди'.

Такие мы стали хозяйничать на нашей планете.

Кто мы такие, если не разбойники в чужом храме? Какие

принципы заложены в нашем сознании, если не считать за принципы

жадность, инстинкты и эмоции? Да и что такое 'наше сознание',

если оно не беспорядочный клубок вздора и противоречий, амбиций

и страстей? В чем эволюция человеческого общества, если учесть,

что нравственность осталась неизменной с незапамятных времен,

не считая обнаруженной деградации?

Вы знаете, как бы мы виделись глазами постороннего?

Наполненные животным страхом, так и не избавившиеся от

него за тысячелетия эволюции. И даже наоборот - развившие его,

как абсолютную необходимость.

Страх жизни и страх смерти.

Страх боли и страх отсутствия ее.

Страх тюрьмы и страх свободы.

Страх дела и страх бездействия.

Страх одиночества и страх общества.

Страх парализует наш мозг, уводя его развитие в область

лукавства лжи и придурковатости.

Страх - это единственное, что мы по настоящему ценим,

любим и культивируем. Как зачарованные пытливо всматриваемся в

сцены убийств, катастроф, злодейств. Мы обожаем драмы,

свихнувшись от сладкой причастности к трагедии. Мы блаженны и

спокойны, когда его наблюдаем в других. В страхе мы видим

поруку порядка. Мы обожаем, когда кого-то наказывают.

Мы обожаем щекотящее ощущение страха, мы любим побеждать

его. Мы блаженны только с ним.

Страх - фундамент государства и цемент общественных

связей.

Бесстрашный человек опаснее любого существа и явления.

'Ты боишься смерти? Бога? Напасти? Несчастья?' -

спрашивает один у другого. И только положительный ответ

удовлетворит его. Это не просто вопрос. Это проверка

лояльности. Или оценка духовного родства. Люди только тем

отличаются друг от друга, что одни и те же пугала их пугают по

разному. В зависимости от близости к ним, воображения, жадности

и полученных наказаний.

Мы только и созидаем такое общественное устройство, при

котором бы культура страха успешно б развивалась. И поощрялась

бы наслаждениями. Как эфемерным бегством или искусственным

погружением в него.

Мы постоянно маскируем свои страхи неестественными

демонстративными выходками, пародирующими смелость. Или уходим

от них в себя.

Мы приходим в томление от слов великого мыслителя: Красота

спасет мир. Так и не осознав этих слов. Достоевский изумился бы

воспринятой трактовкой его фразы. Кто объяснит, что речь шла о

духовной красоте, красоте внутреннего мира? О видении

нравственного, гармоничного слияния человека, общества и мира.

При бесконечном отступлении 'Я'. И уж конечно без всякого

блаженства. Другой красоты не существует. И вовсе не о

чувственном восприятии приятности того, что нам нравится. Не

вкладывал писатель в понятие красоты ни красоту природных

пейзажей, ни красоту женщины, ни красоту изделий! Здесь нет

красоты! Есть ощущение потребительских качеств. Красота

Достоевского - это мука, это страдание, это бездонная мудрость.

Красивое являет себя криком пронзительной боли. Или молчит,

ничем себя не выдавая.

Красота не навязывает себя, не торгует собой и не

заискивает ни перед чем. Она в абсолютной высоте. Она - религия

гармонии.

Абсолютное большинство деятелей публичного искусства

оскорбляют ее, извращая, обезображивая, оглупляя, сделав

красивость доходным ремеслом. Утонченность, обрядив доступной

красоткой, подсовывают, как проститутку за деньги, под

низкопробный вкус. Искусство превратилось в способ ухода в мир

иллюзий.

Редкому художнику доступно видение истинной красоты. А