Пауло Коэльо

На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала

Пусть же слезы Пилар, пролитые на берегу Рио-Пьедра, укажут нам путь к этому причащению.

Суббота, 4 декабря 1993 г.

С

ела я и заплакала. Если верить преданию, всё, что попадает в воды этой реки — листья, насекомые, птичьи перья, — со временем превращается в камни, устилающие её русло.

Ах, если бы я могла вырвать сердце у себя из груди, вырвать и бросить его на стремнину, чтобы не было больше ни муки, ни тоски, ни воспоминаний.

На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала. Зимний холод заставил меня ощутить слёзы на щеках, и слёзы эти перемешивались с ледяными водами, катившимися передо мной.

Где-то эта река соединяется с другой, потом с третьей, и так до тех пор — но уже вдалеке от глаз моих и сердца, — пока все эти воды не перемешаются с морской водой.

Пусть же воды её унесут прочь смешавшиеся с ними слёзы, чтобы любовь моя не знала, что однажды я оплакивала её. Пусть воды её унесут прочь смешавшиеся с ними слёзы, чтобы я смогла забыть Рио-Пьедра, монастырь, церковь на отрогах Пиренеев, туман и дороги, по которым шли мы вместе.

Я позабуду дороги, горы и поля, которые видела во сне — и сны эти снились мне, только я об этом не знала. Но я помню тот чудесный миг, когда простое «да» или «нет» могло изменить всё наше бытие. Кажется, что это было так давно, а между тем, всего неделю назад я снова встретила его — и снова потеряла.

На берегах Рио-Пьедра я написала эту историю. Руки мои заледенели, ноги онемели от неудобной позы, и я всё время порывалась бросить, остановиться.

— Постарайся просто жить. Оставь воспоминания старикам, — говорил он.

Быть может, это любовь старит нас прежде времени, и она же возвращает давно миновавшую юность. Но как же не вспоминать эти мгновения? Я и пишу затем, чтобы глухую тоску переплавить в светлую печаль, одиночество — в воспоминания.

Чтобы, дорассказав самой себе эту историю, швырнуть её в реку — так сказала мне женщина, у которой я нашла приют. И тогда — вспомним слова святой — вода погасит написанное огнём.

Все истории о любви похожи одна на другую.

Мы вместе росли, вместе выросли. Потом, он уехал из отчего края, ибо все юноши, рано или поздно, покидают родное захолустье. Сказал, что хочет посмотреть мир и что мечты его простираются дальше полей Сории.

Несколько лет я ничего о нём не знала. Лишь изредка приходило от него письмецо — и всё на этом, ибо в рощи и на улочки нашего детства он не вернулся никогда.

А я, окончив школу, уехала в Сарагосу — и там поняла: он был прав.

Сория — маленький городок, а единственный знаменитый поэт, которого подарил он миру, говорил, что дорога создана, чтобы идти по ней1. Я поступила в университет, у меня появился жених. Стала готовиться к открытому конкурсу, победить на котором мне так и не пришлось.

Работала продавщицей, чтобы платить за ученье, провалилась на конкурсе, отказала жениху. А между тем, письма от него теперь приходили чаще, и, глядя на чужестранные марки, я испытывала зависть.

Вот, думала я, друг мой стал старше, он всё познал, он объездил весь мир, он отрастил себе крылья, я же всё пытаюсь пустить корни.

Пришло время, когда в письмах своих, отправленных из одного и того же французского городка, он всё чаще стал упоминать о Боге. Как-то раз он сообщил, что хочет поступить в семинарию, посвятить себя молитве и проповеди.

В ответном письме я попросила его подождать с этим и ещё хоть немного насладиться свободой, а уж потом совершить столь серьёзный шаг.

Перечла и решила порвать письмо — кто я такая, чтобы рассуждать о свободе или о пострижении? То и другое ведомо ему, а не мне.

А спустя еще какое-то время я услышала, что он читает лекции, и удивилась — он ведь слишком молод, чтобы учить других. Но через две недели он написал мне, что будет читать лекцию в Мадриде и очень просит меня приехать.

И четыре часа я ехала из Сарагосы в Мадрид, потому что хотела вновь увидеть его. Хотела слышать его голос. Хотела посидеть с ним в кафе, вспомнить те времена, когда мы играли вместе, когда нам казалось: мир так велик, что его не объездишь, не постигнешь.

Суббота, 4 декабря 1993