меня красивая женщина за нашим столом.
— Мы дружили с ним в детстве, — отвечала я.
— Он и в детстве умел это?
— Что «это»?
Застольная беседа становилась все менее оживленной.
— Сама знаешь, — сказала она. — Творить чудеса.
— Он уже тогда умел хорошо говорить, — ответила я, сама толком не понимая, что говорю.
Все за столом рассмеялись — и он вместе со всеми, а я так и не поняла, что же их так развеселило. Но от выпитого вина я почувствовала себя свободней и не нуждалась в том, чтобы контролировать происходящее.
Я осмотрелась по сторонам, отпустила реплику по какому-то поводу, о котором через минуту забыла. И снова стала думать о каникулах.
Мне было хорошо сидеть здесь, мне было интересно. Мои новые знакомые, вперемежку с обсуждением серьёзных проблем, перешучивались и острили, и мне казалось, будто всё, что творится в мире, прямо касается меня.
По крайней мере, хоть на один вечер жизнь представала передо мной не на экране телевизора, не на газетных страницах. Да, мне будет что рассказать, когда вернусь в Сарагосу. А если я приму его приглашение, воспоминаний и впечатлений хватит на целый год.
«Он был совершенно прав, что не обращал внимания на мои рассказы о Сории», — подумала я и к самой себе испытала жалость: уж сколько лет в ларчике моей памяти лежали одни и те же истории.
— Выпей ещё, — и седоголовый мужчина наполнил мой стакан.
И я выпила, подумав о том, как, в сущности, мало смогу я рассказать своим детям и внукам.
— Я рассчитываю на тебя, — сказал он, понизив голос так, чтобы слышала его я одна. — Поедем во Францию.
Вино развязало мне язык:
— Только в том случае, если мы выясним одну вещь.
— Что именно?
— То, о чём ты говорил перед лекцией. В кафе.
— О ладанке?
— Нет, — ответила я, глядя ему прямо в глаза и изо всех сил стараясь выглядеть трезвой. — То, что ты мне сказал тогда.
— Хорошо, мы потом поговорим об этом, — сказал он, пытаясь сменить тему.
Объяснение в любви. Мы не успели тогда поговорить, но теперь я могла бы убедить его, что дело было именно так и никак иначе.
— Если хочешь, чтобы я с тобой поехала, ты должен меня выслушать.
— Но не здесь же. Здесь мы веселимся.
— Слишком рано уехал ты из Сории, — не сдавалась я. — Я — единственная ниточка, которая связывает тебя с отчизной. Именно она даёт тебе силы идти вперёд.
«И всё на этом. И никакой любви в помине нет».
Он слушал меня молча, не перебивая. Но тут кто-то окликнул его, желая узнать его мнение, и наш разговор оборвался.
«Что ж, по крайней мере, я всё прояснила», — сказала я самой себе. Такая любовь бывает лишь в сказках. Потому что в реальной жизни любовь несбывшуюся мы любовью не считаем.
Любви удаётся выжить, только когда существует надежда — пусть — далекая, — что нам удастся покорить того, кого любим. Всё прочее — фантазии. И, словно прочитав мои мысли, он крикнул мне через стол:
— Выпьем за любовь!
Он тоже немного охмелел. Я решила воспользоваться этой возможностью:
— За мудрецов, способных понять, что любовь порой — это детские глупости.
— Мудрец потому лишь и мудр, что любит. А дурак — потому и дурак, что считает, будто способен постичь любовь, — ответил он.
Сидевшие за столом услышали его, и в следующую минуту завязался оживленный спор о любви. У каждого была своя точка зрения, каждый защищал свою правоту зубами и ногтями, и потребовалось несколько бутылок вина, чтобы страсти улеглись.
Тут кто-то спохватился, что уже поздно и хозяин собирается закрывать ресторан.
— Пять свободных дней! — крикнул кто-то с другого конца стола. — Если хозяин хочет закрыть ресторан, это потому, что ведёте серьезные разговоры!
Все рассмеялись, все — кроме него.
— А где, по-твоему, следует говорить о серьёзном? — спросил он у крикнувшего.
— В церкви! — ответил тот. И на этот раз весь ресторан грохнул от смеха.