Господи, сделай так, чтобы она сохранила отвагу и чистоту, чтобы сумела выжить и обойти все ловушки и капканы, расставленные ей миром, не свалиться в пропасти его и бездны.
Звуки органа замерли, и солнце скрылось за вершинами гор, — это произошло разом, будто повиновалось движению одной и той же Руки. Музыка и впрямь стала его молитвой, и молитва его была услышана.
Я открыла глаза — церковь была погружена во тьму, и лишь одна-единственная свеча горела перед образом Девы. И вот я услышала его приближающиеся шаги. Свет одинокой свечи озарил мои слёзы и мою улыбку — она, хоть и не была так прекрасна, как улыбка Девы, показывала, что сердце мое живо.
Он смотрел на меня, я — на него. Моя рука стала искать и нашла его руку. Я почувствовала, что теперь его сердце забилось чаще — я почти слышала глухие удары, ведь мы стояли в тишине и молчании.
Но моя душа была покойна и сердце — умиротворено.
Я сжала его руку, он обнял меня. Не могу сказать, как долго оставались мы у подножья статуи, не знаю, сколько это длилось, — время замерло.
Дева смотрела на нас. Юная крестьянка, сказавшая своей судьбе «да». Женщина, согласившаяся выносить во чреве сына Бога, а в сердце — любовь к Богине. Она способна понять нас.
Я ни о чём не хотела его спрашивать. Мгновений, проведенных в церкви, с лихвой хватило, чтобы придать смысл нашей поездке. Четырех дней, проведенных с ним, с лихвой хватило, чтобы этот год, не отмеченный ничем существенным, стал значителен и важен.
И потому, я ни о чём не спрашивала его. Взявшись за руки, мы вышли из церкви, вернулись в нашу комнату. Голова у меня шла кругом — семинария, Великая Мать, встреча, которая должна состояться у него с кем-то сегодня вечером.
И тогда я осознала: и он, и я хотим вверить наши души единой судьбе, однако, существует семинария во Франции и университет в Сарагосе. Сердце моё сжалось. Я поглядела на средневековые домики, на колодец, у которого сидели мы прошлой ночью.
Мне припомнилась молчаливая печаль Другой женщины — той, кем я была еще так недавно. «Боже, Ты видишь — я пытаюсь воскресить мою прежнюю веру. Не покидай, не оставляй меня, раз уж случилась со мной такая история», — взмолилась я, отгоняя страх.
Он спал недолго, и я проснулась, глядя в черный провал окна. Потом мы заснули снова, проснулись, поужинали с нашими неразговорчивыми хозяевами, и он попросил у них ключ от дома.
— Сегодня мы вернемся поздно, — сказал он хозяйке.
— Молодым надо развлечься, — кивнула та. — И провести праздники, как можно лучше.
— Я должна спросить кое о чём, — сказала я, когда мы садились в машину.
— Не хотела, но ничего не могу с собой поделать.
— О семинарии?
— Да. Я не понимаю, — ответила я, а сама подумала: «Хотя теперь, это не имеет никакого значения».
— Я всегда тебя любил, — начал он. — У меня были другие женщины, но любил я только тебя. Я постоянно носил с собой ладанку, надеясь, что когда-нибудь верну её тебе, что наберусь храбрости и скажу: «Я люблю тебя».
Какой бы дорогой ни шёл я в мире, она непременно приводила меня к тебе. Я писал тебе и со страхом вскрывал каждый конверт, надписанный твоей рукой, — ведь любое из ответных писем могло принести мне весть о том, что ты встретила другого.
Именно тогда я услышал призыв сферы духовного. А точнее сказать — я откликнулся на этот зов, потому что он присутствовал во мне — как и в тебе — с детства. Я понял, что Бог занимает слишком важное место в моей жизни и что мне не знать счастья, если не буду следовать моему призванию.
Лик Христа я узнавал в чертах каждого из тех бедняков, что встречались мне в мире, и я не мог не видеть Его. Он замолчал, а я решила не торопить его. Через двадцать минут он затормозил, и мы вышли из машины.
— Мы в Лурде, — сказал он. — Тебе бы повидать всё это летом.
А сейчас я видела безлюдные улицы, закрытые магазины, стальные решётки перед подъездами гостиниц.
— Летом здесь бывает шесть миллионов приезжих, — с воодушевлением продолжал он.
— Не знаю, как тут летом, а сейчас он напоминает город-призрак.
Мы перешли мост. Одна из створок исполинских железных ворот — с фигурами ангелов по бокам — была открыта. И мы вошли.