Я уже слышала это слово, но не могла бы объяснить его значение. Он понял это.
— Это люди, которые принимают огонь Святого Духа. Огонь, оставленный Иисусом, огонь, от которого лишь немногим удаётся затеплить свои свечи.
Это люди, близкие к первоначальной истине христианства, когда все могли творить чудеса. Это люди, ведомые Женой, Облечённой в Солнечный Свет, — сказал он, указывая глазами на статую Девы.
Люди разом, будто подчиняясь им одним слышной команде, негромко запели.
— Ты вся дрожишь. Замерзла? Ты можешь не принимать участия в этом.
— А ты?
— Я останусь. Это — моя жизнь.
— Тогда, и я останусь, — ответила я, хотя предпочла бы оказаться далеко отсюда. — Если это — твой мир, я хочу стать его частицей и буду учиться этому.
Люди продолжали петь. Я закрыла глаза, попыталась следовать за мелодией, как бессмысленный набор звуков произнося французские слова, которых не понимала. Так время проходило скорей.
Всё это скоро кончится. И мы сможем вернуться в Сент-Савен. Мы будем вдвоем: он и я.
Я продолжала бездумно, машинально петь и вскоре поняла, что музыка завораживает меня, словно живёт собственной жизнью и оказывает на меня гипнотическое действие. Зябкий озноб прошёл, я уже не обращала внимания на дождь, не вспоминала о том, что мне не во что переодеться.
Музыка ласкала меня, поднимала мне дух, переносила в те времена, когда Бог был ближе и помогал мне. И когда я уже почти совсем растворилась в мелодии, она оборвалась.
Я открыла глаза. На этот раз вмешался не сторож, а священник. Он подошёл к своему коллеге из числа молящихся и, что-то вполголоса сказав ему, ушел. Второй священник повернулся к нам.
— Нам придётся вознести наши молитвы с другого берега реки.
И вот, мы в молчании направляемся в указанное место. Поднимаемся на мост, находящийся почти напротив пещеры, оказываемся на противоположной стороне реки. Здесь красиво — деревья, пустырь и река, которая теперь пролегла между нами и пещерой.
Отсюда ясно видна освещенная статуя Пресвятой Девы, и мы можем петь в полный голос, не опасаясь, что наша молитва помешает молитве других паломников.
Не у меня одной возникает такое ощущение — оно словно бы передаётся всем: люди начинают петь громче, поднимая головы к небу и улыбаясь, а капли дождя, меж тем, текут по их лицам. Кто-то воздевает руки, и через мгновение все следуют его примеру и покачиваются из стороны в сторону в ритме музыки.
Во мне происходит внутренняя борьба — я и растворяюсь в этом единстве, и, в то же время, хочу внимательно наблюдать за тем, что происходит вокруг меня.
Какой-то священник рядом со мной поёт по-испански, и я начинаю вторить ему, повторяя его слова. Это призывы к Святому Духу и Деве — чтобы сошли на молящихся, осенили каждого из них своей благодатью, одарили Своим могуществом.
— Пусть дар языков снизойдет на нас, — сказал другой священник и потом повторил эту фразу по-испански и по-итальянски.
Я не вполне осознала то, что произошло потом. Каждый из стоявших вокруг меня людей начал говорить на неведомом мне языке. Это была не столько речь, сколько бессвязный шум — слова, казалось, шли прямо из души, безо всякой логической последовательности.
Я сейчас же вспомнила о нашем разговоре в церкви, когда он говорил об откровении и о том, что всякое знание состоит, прежде всего, в умении слушать голос собственной души.
«Быть может, это язык ангелов», — подумала я, пытаясь подражать им и чувствуя, что это нелепо.
Все, словно в трансе, смотрели на другой берег реки, на статую Девы. Я поискала его глазами, увидела, что он отошёл от меня, воздев руки к небу, и тоже быстро произносит какие-то слова, как будто говорит с Ней. Он то улыбался, соглашаясь, то словно бы недоумевал.
«Вот его мир», — подумала я.
Всё это начинало внушать мне страх. Мужчина, которого я хотела удержать рядом, говорил, что Бог принадлежит и к женскому полу, произносил слова на неведомых, недоступных разумению языках, впадал в транс и, казалось, был близок к ангелам.
И вымечтанный мною дом на горе уходил из реальности, становился частицей того мира, что был оставлен им позади.