миру. Я хочу таким, как я
есть, включить себя в мир, а не принять мир свободно, предоставляя ему жить
сообразно с действующими в нем силами. Иными словами, я терпим лишь к тому,
что соответствует моей личной природе. Ко всему же остальному я проявляю
отталкивающую силу. Пока человек пленен чувственным миром, он с особой
враждебностью отталкивает от себя все не чувственные влияния. Учащийся
должен развить в себе качество, относиться к людям и вещам сообразно их
особенности, предоставить каждому действовать сообразно его ценности, его
значению. Симпатия и антипатия, радость и печаль должны получить совсем
новые роли. Не может быть и речи о том, что человек должен искоренить их в
себе, должен стать глухим к симпатии и антипатии. Наоборот, чем больше
разовьет он в себе способность не сразу отвечать суждением или поступком на
всякую симпатию и антипатию, тем более утонченную чувствительность разовьет
он в себе. Он узнает, что в нем пробуждаются симпатии и антипатии высшего
рода, когда он обуздывает те, которые уже есть в нем. Самый несимпатичный
предмет имеет в себе скрытые качества, он раскрывает их, если человек в
своем отношении не следует своим себялюбивым чувствам. Кто работал над собой
в этом направлении, тот воспринимает все во всех отношениях тоньше, чем
другие, ибо он не позволяет себе становиться невосприимчивым. Каждая
склонность, которой следуют слепо, мешает видеть в верном свете окружающие
вещи. Следуя склонности, мы как бы врываемся в окружающее нас, вместо того,
чтобы предоставить себя ему и почувствовать его в его ценности.
И, когда на каждую радость и на каждое горе, на каждую симпатию и
антипатию человек не будет более давать своего эгоистического ответа, своего
эгоистического отношения, он станет также независимым и от сменяющихся
впечатлений внешнего мира. То наслаждение, которое мы получаем от вещи,
ставит нас тотчас в зависимость от нее. В вещи теряют себя. Человек, который
сообразно сменяющимся впечатлениям, теряет себя в радости или горе, не может
идти путем высшего познания. Со спокойствием должен принимать он радость или
горе. Тогда он перестает терять себя в них, зато тогда начинает он понимать
их. Радость, которой я отдаюсь, поглощает мое бытие, в мгновение отдачи. Но
я должен использовать радость лишь для того, чтобы через нес прийти к
пониманию вещи, которая доставляет мне радость. Для меня не должно иметь
значение то, что вещь дает мне радость: я должен познать радость и через
радость сущность вещи. Для меня радость должна служить лишь возвещением о
том, что в этой вещи кроется свойство, способное доставлять радость. Это
свойство должен я научиться познавать. Если я останавливаюсь на радости,
если я всецело отдаюсь ей, то я являюсь лишь собой, изживающим себя, если
радость является для меня лишь поводом пережить какое-либо свойство вещи, то
этим переживанием я обогащаю мое внутреннее. Для учащегося наслаждение и
страдание, радость и горе должны быть поводами, благодаря которым он учится
у вещей. От этого исследующий отнюдь не становится тупым к радости и горю,
но он возвышается над ними, дабы они раскрыли ему природу вещей. Тот, кто
развивается в этом направлении, увидит, какими учителями являются радость и
горе. Он будет чувствовать вместе с каждым существом и благодаря этому,
воспринимать откровение его внутреннего. Исследующий никогда не говорит себе
только: о, как я страдаю, как я радуюсь, - но всегда: как говорит страдание,
как говорит радость. Он отдает себя для того, чтобы дать наслаждению и
радости внешнего мира влиять на себя. Благодаря этому в человеке происходит
полное изменение. Раньше на то или иное впечатление он отвечал тем или иным
поступком, потому что эти впечатления его радовали или доставляли печаль.
Теперь же он позволяет радости и печали быть лишь органами, посредством
которых вещи говорят ему, как должен он относиться к ним. Радость и горе из
простых ощущений становятся в нем органами чувств, посредством которых