Джеймс Редфилд

Селестинские пророчества (Часть 1)

Добсон заметил мое смущение.

-- И что же вы думаете об этом откровении? -- спросил он.

-- Не знаю.

-- Не правда ли, что все это несколько выходит за рамки здравого

смысла? Наверное, для вас было бы лучше забыть о Манускрипте и

вернуться к

размышлениям в практических сферах?

Я усмехнулся и утвердительно кивнул.

-- Ну что ж, обычная история. Хотя время от времени нам и посылаются

откровения о том, что в жизни происходит что-то еще, мы склонны по

привычке

относить подобные идеи к области непостижимого, а затем подвергать

сомнению

возможность вообще постигнуть сокровенное. Вот почему необходимо Второе

откровение. Как только мы поймем, что существование неведомого

оправдано

всей историей, осознание этого приобретет большую значимость.

-- А потом, -- добавил я, -- уже как историк соглашаешься с всеобщим

преобразованием, которое предрекает Манускрипт?

-- Да.

-- Как историк?

-- Да! Но необходимо выработать верный взгляд на историю. -- Мой

собеседник тяжело вздохнул. -- Поверьте, это говорит вам человек,

который

много лет изучал и преподавал историю не так как должно! Я обычно

уделял

больше внимания техническим достижениям цивилизации и великим людям,

двигателям прогресса.

-- Что же плохого в таком подходе? -- В нем самом --- ничего. Что

действительно важно, так это рассматривать всю историю с

общечеловеческой

точки зрения, стараться понять, что чувствовали и о чем размышляли

люди. Я

долго не мог этого уяснить. История должна помогать нам получать знания

том, как раздвинуть рамки времени, в котором мы живем. История -- это

просто развитие техники, это эволюция мысли. Постигая то, как жили

предшествующие поколения, мы начинаем постигать истоки нашего

мировоззрения

и оценивать свой вклад на пути к дальнейшему прогрессу. Мы можем

обозначить

точку нашего, так сказать, вступления на долгий путь развития

цивилизации и

после этого начнем осознавать, куда движемся.

Помолчав, Добсон добавил:

-- Воздействие Второго откровения состоит в том, что оно дает

возможность взглянуть на историю именно с такой стороны, по крайней

мере с

точки зрения западной мысли. При этом предреченное в Манускрипте

обретает

более широкий смысл, отчего предсказания кажутся не только

правдоподобными,

но и неизбежными.

Я спросил Добсона, сколько откровений ему довелось прочесть, и он

ответил, что лишь первые два. По его словам, он открыл их для себя,

слетав

ненадолго в Перу три недели назад, после того, как появились слухи о

древней

рукописи.

-- Прибыв в Перу, -- продолжал историк, -- я встретился с двумя людьми,

которые подтвердили существование Манускрипта, хотя, казалось, были

смертельно напуганы и ничего не хотели рассказывать о нем. Они

объяснили,

что власти просто свихнулись и угрожают расправой всякому, у кого

имеются

списки или кто распространяет сведения о Манускрипте.

Добсон посерьезнел:

-- От этого я занервничал. Однако чуть позже один из официантов в

отеле, где я остановился, рассказал мне о своем знакомом священнике,

который

часто упоминал о Манускрипте. По словам официанта, этот священник

пытается

противостоять попыткам властей замолчать существование древней

рукописи. Я

не удержался и отправился туда, где он жил и, по всей вероятности,

проводил

большую часть своего времени.

Должно быть, на моем лице выразилось удивление, потому что Добсон

спросил:

-- В чем дело?

-- Моя приятельница, -- взволнованно ответил я, -- та, что рассказала

мне о Манускрипте, получила все свои сведения от какого-то священника.

Однажды она беседовала с ним о Первом откровении, но он не назвал

своего

имени. Они собирались встретиться еще раз, но священник не пришел.

-- Возможно, это был один и тот же человек, -- решил Лобсон. -- Потому

что мне тоже не удалось найти его. Дом был заперт и производил

впечатление

нежилого.

-- Вы так и не видели его?

-- Нет, но я решил осмотреть все вокруг. За домом стоял старый сарай.

Он был открыт, и мне почему-то захотелось посмотреть, что находится

внутри.