человек может отрешиться от своего прошлого. Теперь же, оглядываясь на
этиминувшие шесть лет, я не сомневаюсь, что полученный жизненный опыт не
пропал
даром. К тому же появилось желание двигаться дальше. Но куда? И для
чего? О
Чарлин я вспоминал лишь несколько раз с тех пор, как мои идеи о травмах
детской психики с ее помощью приняли конкретную форму, и вот теперь она
снова появилась в моей жизни -- и во время беседы с ней я ощутил то же
волнение, что и прежде.
-- Наверное, я с головой ушел в работу, -- ответил я.
-- И я тоже, -- откликнулась она. -- В газете шел один репортаж за
другим. Было просто головы не поднять. Обо всем остальном пришлось
забыть.
Моя рука сжала ее плечо:
-- Знаешь, Чарлин, я уже и не помню, какие славные у нас были беседы:
уж больно легко да ладно выходит сейчас. Ее глаза и улыбка говорили о
томже.
-- Знаю, -- подтвердила она. -- Ведь разговоры с тобой заряжают такой
энергией!
Я хотел что-то добавить, но заметил, что Чарлин, широко открыв глаза,
смотрит уже не на меня, а в сторону входа в ресторан. Она побледнела, и
наее лице появилось выражение тревоги.
-- Что случилось? -- спросил я, стараясь понять, что ее так испугало.
Несколько человек, непринужденно болтая, шли на автостоянку, и,
казалось,
ничего особенного не происходило. Я снова повернулся к Чарлин. Было
такое
впечатление, что она по-прежнему испытывает тревогу и замешательство.
-- Что ты там увидела?
-- Там, возле первого ряда машин... ты заметил человека в серой
рубашке?
Я снова взглянул в сторону стоянки. Из дверей выходили посетители.
-- А как он выглядит?
-- Сейчас его уже, наверное, там нет, -- взволнованно проговорила
Чарлин, напряженно всматриваясь в людей на улице. Потом наши глаза
встретились, и она продолжала: --Свидетели утверждали, что вор лысоват,
носит бороду и на нем серая рубашка. Мне кажется, я заметила его сейчас
настоянке около машин... он следил за нами.
Я встревожился не на шутку. Сказав Чарлин, что сейчас приду, я дошел до
автостоянки, поискал вокруг, стараясь не уходить далеко. Никого
похожего на
ее описание я не заметил.
Когда я вернулся обратно, Чарлин приблизилась ко мне и тихо
проговорила:
-- Как ты думаешь, этот человек считает, что у меня есть список
Манускрипта? Поэтому он и украл мою сумку? Он решил во чтобы то ни
стало
заполучить Манускрипт и вернуть его в Перу?
-- Не знаю, -- ответил я. -- Но сейчас мы снова обратимся в полицию и
расскажем о том, что ты видела. Полагаю, им не мешало бы проверить и
тех,
кто полетит твоим рейсом.
Мы зашли в ресторан, позвонили в полицию и, когда полицейские прибыли,
рассказали о том, что произошло. Минут двадцать они проверяли все
машины
подряд, но потом сказали, что у них больше нет времени. Однако они
согласились проверить пассажиров, летящих тем же самолетом, что и
Чарлин.
Полицейские ушли, и мы с Чарлин вновь остались у фонтана одни.
-- Послушай, а о чем мы, собственно, говорили? -- спросила она. -- До
того, как я увидела этого человека?
-- Мы говорили о нас с тобой, -- отозвался я. -- Чарлин, а почему ты
решила рассказать об этом именно мне? Она взглянула на меня с
недоумением:
-- Там, в Перу, когда священник рассказывал о Манускрипте, мне в голову
то и дело приходили мысли о тебе.
-- Да что ты говоришь?
-- Тогда я не придала этому особого значения, -- продолжала она, -- но
потом, когда вернулась домой в Штаты, всякий раз, задумавшись о
Манускрипте,
вспоминала о тебе. Много раз собиралась позвонить, однако каждый раз
что-нибудь отвлекало. Затем получила это назначение в Майами, куда я
сейчас
и направляюсь, и уже в самолете выяснилось, что здесь будет
промежуточная
посадка. Из аэропорта я позвонила. Автоответчик сообщил, что ты на
озере и
беспокоить тебя можно лишь в самом крайнем случае. Но я решила, мол,
ничего
страшного, позвоню.
Некоторое время я молча смотрел на нее, не зная, что и подумать.
-- Да-да, конечно, -- выдавил я из себя, наконец. -- Я рад, что ты
позвонила.
Чарлин бросила взгляд на часы:
-- Времени уже много. Пожалуй, мне пора в аэропорт.
-- Я подвезу.