Марк Аврелий

Размышления

в свет первого издания этой книги коллеги и читатели

высказали - письменно, устно, печатно, -

множество критических замечаний, поучительных даже тогда, когда

воспользоваться ими при переиздании было трудно. Том в целом

был с доброжелательно-критичной взыскательностью прочитан Я. М.

Боровским, сообщившим целый ряд наблюдений и советов. Накопились и собственные

наблюдения, тем более что переводчик работает над двуязычным изданием

'Размышлений', где перевод естественно было по возможности еще больше приблизить к

подлиннику, а текстологические замечания излагать гораздо подробнее, чем в

приложении к 'Литературным памятникам'.

В настоящем издании предприняты в соответствии с этим некоторые изменения.

Текст перевода был сверен и поправлен во многих местах; принципы перевода оставлены

прежними - не

потому, что они безусловны, а потому, что переводчику, если он

много лет работает над текстом, просто ничего не остается

лучше, как держаться сложившегося у него подхода к памятнику.

Текстологические примечания иногда поправлены там, где переводчик решительно

переменил свое мнение. Наибольшее число поправок, изменений, дополнений

приходится на статью 'Марк Аврелий в России'. Указатели уточнены. Статья А. И.

Доватура оставлена без изменений.

А. Гаврилов Петербург, июнь 1992 г.

ПЕРВАЯ КНИГА

1. От деда моего Вера - добронравие и негневливость.

2. От славной памяти, оставленной по себе родителем, скромное, мужеское.

3. От матери благочестие и щедрость, воздержание не только от дурного дела, но

и от помысла такого. И еще - неприхотливость ее стола, совсем не как у богачей.

4. От прадеда - что не пошел я в общие школы, а учился дома у хороших учителей

и понял, что на такие вещи надо тратиться не жалея.

5. От воспитателя, что не стал ни зеленым, ни синим, ни пармуларием, ни

скутарием; еще выносливость и неприхотливость, и чтобы самому делать свое, и не

вдаваться в чужое; и невосприимчивость к наговорам.

6. От Диогнета несуетность; неверие в россказни колдунов и кудесников об их

заклинаниях, изгнаниях духов и прочее; и что перепелов не стал держать и волноваться о

таких вещах; что научился сносить свободное слово и расположился к философии и

слушал сперва Бакхия, потом Тандасида и Маркиана; что еще мальчиком сочинял

диалоги и пристрастился спать на шкурах и ко всему, что прививают эллины.

7. От Рустика я взял представление, что необходимо исправлять и подлечивать

свой нрав; не свернул в увлечение софистической изощренностью, не стал писать

умозрительных сочинений, выдумывать учительные беседы или еще, вообразив невесть

что, выступать самоистязателем да благодетелем; и что отошел от риторики, поэзии,

словесной изысканности; что не расхаживал дома пышно одетый или что-нибудь еще в

таком роде; и что письма я стал писать простые, наподобие того, как он писал моей

матери из Синуессы; и еще что в отношении тех, кто раздосадован на нас и дурно

поступает, нужен склад отзывчивый и сговорчивый, как только они сами захотят

вернуться к прежнему; и читать тщательно, не довольствуясь мыслями вообще; и не

спешить соглашаться с тем, кто вообще что-либо тебе говорит; и что встретился я с

эпиктетовыми записями, которыми он со мной поделился.

8. От Аполлония независимость и спокойствие перед игрой случая; чтобы и на

миг не глядеть ни на что, кроме разума, и всегда быть одинаковым - при острой боли или

потеряв ребенка,

или в долгой болезни; на живом примере я увидел явственно, что

может один человек быть и очень напористым, и расслабившимся; и

как, объясняя, не раздражаться; и воочию увидел я человека,

который считал опыт и ловкость в передаче умозрительных

положений наименьшим из своих достоинств; у него я научился

принимать от друзей то, что считается услугой, не теряя при

этом достоинства, но и не бесчувственно.

9. От Секста благожелательность; образец дома с главою-отцом; мысль о том,

чтобы жить сообразно природе; строгость без притворства; заботливая

предупредительность в отношении друзей; терпимость к обывателям и к тем, кто мыслит

несозерцательно; умение ко всем приладиться, так что обращение его было обаятельнее

всякой лести и в то же время внушало тем же самым людям глубочайшее почтение; а еще

постигающее и правильное отыскание и упорядочение основоположений, необходимых

для жизни; и что никогда он не подавал малейшего признака гнева или другой какой