в свет первого издания этой книги коллеги и читатели
высказали - письменно, устно, печатно, -
множество критических замечаний, поучительных даже тогда, когда
воспользоваться ими при переиздании было трудно. Том в целом
был с доброжелательно-критичной взыскательностью прочитан Я. М.
Боровским, сообщившим целый ряд наблюдений и советов. Накопились и собственные
наблюдения, тем более что переводчик работает над двуязычным изданием
'Размышлений', где перевод естественно было по возможности еще больше приблизить к
подлиннику, а текстологические замечания излагать гораздо подробнее, чем в
приложении к 'Литературным памятникам'.
В настоящем издании предприняты в соответствии с этим некоторые изменения.
Текст перевода был сверен и поправлен во многих местах; принципы перевода оставлены
прежними - не
потому, что они безусловны, а потому, что переводчику, если он
много лет работает над текстом, просто ничего не остается
лучше, как держаться сложившегося у него подхода к памятнику.
Текстологические примечания иногда поправлены там, где переводчик решительно
переменил свое мнение. Наибольшее число поправок, изменений, дополнений
приходится на статью 'Марк Аврелий в России'. Указатели уточнены. Статья А. И.
Доватура оставлена без изменений.
А. Гаврилов Петербург, июнь 1992 г.
ПЕРВАЯ КНИГА
1. От деда моего Вера - добронравие и негневливость.
2. От славной памяти, оставленной по себе родителем, скромное, мужеское.
3. От матери благочестие и щедрость, воздержание не только от дурного дела, но
и от помысла такого. И еще - неприхотливость ее стола, совсем не как у богачей.
4. От прадеда - что не пошел я в общие школы, а учился дома у хороших учителей
и понял, что на такие вещи надо тратиться не жалея.
5. От воспитателя, что не стал ни зеленым, ни синим, ни пармуларием, ни
скутарием; еще выносливость и неприхотливость, и чтобы самому делать свое, и не
вдаваться в чужое; и невосприимчивость к наговорам.
6. От Диогнета несуетность; неверие в россказни колдунов и кудесников об их
заклинаниях, изгнаниях духов и прочее; и что перепелов не стал держать и волноваться о
таких вещах; что научился сносить свободное слово и расположился к философии и
слушал сперва Бакхия, потом Тандасида и Маркиана; что еще мальчиком сочинял
диалоги и пристрастился спать на шкурах и ко всему, что прививают эллины.
7. От Рустика я взял представление, что необходимо исправлять и подлечивать
свой нрав; не свернул в увлечение софистической изощренностью, не стал писать
умозрительных сочинений, выдумывать учительные беседы или еще, вообразив невесть
что, выступать самоистязателем да благодетелем; и что отошел от риторики, поэзии,
словесной изысканности; что не расхаживал дома пышно одетый или что-нибудь еще в
таком роде; и что письма я стал писать простые, наподобие того, как он писал моей
матери из Синуессы; и еще что в отношении тех, кто раздосадован на нас и дурно
поступает, нужен склад отзывчивый и сговорчивый, как только они сами захотят
вернуться к прежнему; и читать тщательно, не довольствуясь мыслями вообще; и не
спешить соглашаться с тем, кто вообще что-либо тебе говорит; и что встретился я с
эпиктетовыми записями, которыми он со мной поделился.
8. От Аполлония независимость и спокойствие перед игрой случая; чтобы и на
миг не глядеть ни на что, кроме разума, и всегда быть одинаковым - при острой боли или
потеряв ребенка,
или в долгой болезни; на живом примере я увидел явственно, что
может один человек быть и очень напористым, и расслабившимся; и
как, объясняя, не раздражаться; и воочию увидел я человека,
который считал опыт и ловкость в передаче умозрительных
положений наименьшим из своих достоинств; у него я научился
принимать от друзей то, что считается услугой, не теряя при
этом достоинства, но и не бесчувственно.
9. От Секста благожелательность; образец дома с главою-отцом; мысль о том,
чтобы жить сообразно природе; строгость без притворства; заботливая
предупредительность в отношении друзей; терпимость к обывателям и к тем, кто мыслит
несозерцательно; умение ко всем приладиться, так что обращение его было обаятельнее
всякой лести и в то же время внушало тем же самым людям глубочайшее почтение; а еще
постигающее и правильное отыскание и упорядочение основоположений, необходимых
для жизни; и что никогда он не подавал малейшего признака гнева или другой какой
страсти, но был одновременно предельно нестрастен и вместе предельно приветлив;