Марк Аврелий

Размышления

прошел. Как убрать? Сообразив, что не

постыдно. Потому что если не одно только постыдное - зло, то

ты обречен на множество погрешений, на то, чтоб и разбойником

стать и кем угодно. Восьмое: насколько тяжелее то, что приносят

гнев и печаль из-за чего-либо, чем само то, из-за чего мы

гневаемся и печалимся. Девятое: что благожелательность

непобедима, когда неподдельна, когда без улыбчивости и

лицедейства. Ну что самый злостный тебе сделает, если будешь

неизменно благожелателен к нему, и раз уж так случилось,

станешь тихо увещать и переучивать его мягко в то самое время,

когда он собирается сделать тебе зло: Нет, милый, не на то мы

родились; мне-то вреда не будет, а тебе, милый, вред. И

показывать ловко в общем виде, что оно вот как обстоит, что и

пчелы так не делают и вообще все, кто по природе скопом живут.

И чтоб ни насмешки тайной не было, ни попрека, нет -

приветливо и без ожесточенья в душе. И не так, словно это в

школе, не с тем, чтобы другой, став рядом, изумился, а

обращаться к нему - смотри - к одному, хоть бы и окружали вас

какие-нибудь еще люди. Эти девять главных положений помни, как

если бы ты получил их в дар от Муз. И начни наконец быть

человеком, покуда жив. Надо равно остерегаться гневаться на них

или угождать им, потому что необщественно и то, и другое, и

вред приносит. И пусть в гневе будет под рукой, что не в гневе

мужественность и что быть тихим и нестроптивым - более

человечно и по-мужески; и что у такого сила, крепость и

мужество, а не у того, кто сетует и недоволен. Ибо сколько это

ближе к нестрастию, столько же к силе. И как печаль - у

слабого, так и гнев, потому что оба поранены и сдаются. А если

угодно, возьми еще десятый дар - от Мусагета: не понимать, что

дурные должны погрешать, - это безумие, ибо такое невозможно.

Ну а допускать, чтобы они с другими были такие, требуя, чтобы нс погрешали против

тебя, - это не по-доброму и в духе тирана.

19. Постоянно остерегаться четырех разворотов ведущего и, как изловишь себя, тут

же стирать, приговаривая всякий раз так: это видение не из необходимых; это нарушает

общность; это не от себя ты собираешься говорить, а нет ничего более нелепого, чем

говорить не от себя. Ну а четвертое - то, за что себя самого

выбранишь так: это у тебя от поражения и покорности

божественнейшего твоего надела перед бесчестнейшим и смертным

телесным уделом с его тупыми наслажденьями.

20. Твое дыханье и все огненное, сколько туда подмешано, хоть и стремятся по

природе вверх, однако, подчиняясь построению целого, удерживаются здесь, в

соединении. Так и все земляное в тебе и влажное, хоть и стремятся вниз, однако подняты

и занимают то место, которое отвела им их природа. Таким образом, и стихии слушаются

целого, и куда их поставили, там они вынуждены стоять, пока не будет дан знак оттуда,

что пора им врассыпную. Что ж, не страшно ли это, чтобы разумная твоя часть была

единственным, что не подчиняется, сетуя на свое место? А ведь ей-то насильно ничего не

приказывают - только

то, что по ее природе. И она не выдерживает и даже затевает

мятеж, ибо движение к несправедливости, разнузданности, гневу,

печали, страхам - не что иное, как отступничество от природы.

И когда ведущее негодует хоть на что-нибудь из происходящего, и

тогда оно оставляет свое место, потому что ведущее устроено

ради равенства и богопочитания не меньше, чем ради

справедливости. Ведь и они - виды благообщности, и, пожалуй,

старшие из правых деяний.

21. У кого нет в жизни всегда одной и той же цели, тот и сам не может во всю

жизнь быть одним и тем же. Сказанного не достаточно, если не добавишь и то, какова

должна быть эта цель. Ибо как сходно признание не всего того, что там представляется

благами большинству, а только вот таких, именно общих, благ, так и цель надо поставить

себе именно общественную и гражданскую. Потому что, кто направит все свои

устремления к ней, у того и все его деяния станут сходны, и оттого сам он всегда будет

тот же.

22. Мышь с гор и домовая, и как первая убегает в страхе.

23. Сократ и основоположения толпы называл чудищами, детскими ужасами.

24. Лакедемоняне чужестранцам, пришедшим на торжество, ставили сиденья в

тени, а сами садились как придется.

25. Сократ так сказал Пердикке, почему не идет к нему: чтобы не погибнуть