Даниил Андреев

Роза Мира (Часть 2)

ставил себе задачи сделать собаку вегетарианцем. На

полурастительную пищу собака была переведена вследствие чисто

хозяйственных соображений человека, но успех этого мероприятия

указывает на перспективы в этой области, едва еще

приоткрывающиеся нашему опыту. Таким образом, охота на хищников

есть второй вид охоты, который на настоящем этапе человечества

еще не может быть осужден. Необходим только, наряду с ней,

другой ряд мероприятий: о них я скажу ниже.

Но что подлежит безоговорочному упразднению, даже строгому

запрету, так это охота-спорт. Превосходно отдаю себе отчет в

том, какой вопль поднимут любители избиения косуль и куропаток,

если требование, высказанное здесь, получит распространение в

обществе и превратится из утопических мечтаний отдельных

чудаков в настоятельный призыв всей передовой части

человечества. Доводы нетрудно предсказать наперед. Будут

привлечены на помощь все аргументы, какие только способен

измыслить изворачивающийся ум, когда он мобилизуется на подмогу

ущемленному инстинкту. Закричат, например, о пользе охоты,

закаляющей наш организм (как будто его нельзя закалять другими

способами), укрепляющей характер, волю, находчивость, мужество

(как будто при охоте на дичь человек имеет дело с какой-нибудь

опасностью). Посыплются уверения, что охота, в сущности, только

предлог, только средство, истинная цель которого - наслаждение

природой: как будто ею нельзя наслаждаться без дополнительного

удовольствия - зрелища зайца, настигаемого псом. Будут

сооружаться блестящие психологические построения a la Кнут

Гамсун в доказательство того, что охотничье чувство есть нечто

неотъемлемо присущее человеку и что прелесть охоты именно в

том, что удовлетворение этого чувства соединяется с ощущением

'себя в природе': дескать, не глазами праздношатающегося

горожанина, не 'извне' я на нее смотрю, а я сам - природа,

поелику прячусь за деревом и подкарауливаю. Но сколько бы ты ни

воображал себя, голубчик, частью природы, все твои ощущения не

стоят одного взгляда угасающих глаз подстреленного тобой гуся.

И все эти увертки лукавствующего ума опровергаются одной

короткой фразой Тургенева. Сам страстный охотник, он был честен

и с читателем, и с самим собой; он понял и высказал твердо и

ясно, что охота не находится с любовью к природе ни в какой

связи. Вот эта фраза:

'Природой на охоте я любоваться не могу - все это вздор:

ею любуешься, когда лежишь или присядешь отдохнуть после охоты.

Охота - страсть, и я, кроме какой-нибудь куропатки, которая

сидит под кустом, ничего не вижу и не могу видеть. Тот не

охотник, кто ходит в дичные места любоваться природой' (Д.

Садовников. Встречи. О Тургеневе).

Сказано открыто и ясно. Зачем же другие морочат себя и

окружающих, оправдывая охоту любовью к природе?

Ах, знаю, знаю этот тип: храбрость, честность, прямота,

зоркий глаз, широкие плечи, обветренное лицо, обстоятельная

речь, иногда соленая шутка, - ну, чем не образец

человека-мужчины? И уважают его кругом, и сам себя он уважает -

за крепость нервов (она кажется ему силой духа), за трезвый

взгляд на вещи (он принимает это за разум), за объем бицепсов

(это представляется ему достойным 'царя природы'), за орлий,

как ему кажется, взор. А изучишь попристальней, заглянешь за

этот импозантный фасад - а там только клубок из всех

разновидностей эгоизма. Он мужественен и храбр - потому что он

физически крепкий самец и потому, что трусить не позволяет ему

влюбленность в собственное великолепие. Он прям и честен -

потому что сознание этих достоинств позволяет ему разумно

обосновывать собственное поклонение себе. А что глаза его,

видевшие столько содроганий убитых им существ, остались ясны и

чисты, яко небеса, - так это не к украшению ею, а к позору.

О, этот тип найдешь вовсе не среди обитателей тайги или

пампасов. Ему только хочется походить на подлинных таежников,

ему хочется, чтобы все поражались, как это он сумел так

гармонически соединить в себе высококультурного европейца с

гордым сыном природы. А правда в том, что это - продукт

городской цивилизации, рассудочный, себялюбивый, жестокий и

чувственный, как она, но одной половиной своего существа

атавистически оттягиваемый назад, на давно минованные стадии