Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

В русской литературе

прошлого века имеется и еще одно предсказание о нем, еще более

поражающее. В особенности, если учесть, что оно принадлежит

перу автора, от метаисторических представлений и чувств

далекого. Сделано оно не в стихах, а в прозе, и содержание его

настолько глубоко, что мне придется в этом месте нарушить

правило, принятое в работе над настоящей книгой: не

злоупотреблять цитатами. Я вынужден дать целую цепь цитат,

жалея только о том, что границы книги не позволяют включить в

нее всего, что относится до предварения этого существа в одном

из весьма известных произведений русской классики. Начну с

сокращенной передачи описания воображаемого портрета этого

существа.

'Это мужчина среднего роста с каким-то деревянным лицом...

Как смоль черные волосы покрывают конический череп и плотно,

как ермолка, обрамляют узкий лоб. Глаза... осененные несколько

припухшими веками... взгляд чистый, без колебаний, губы тонкие,

бледные, опушенные подстриженною щетиной усов; челюсти

развитые, но без выдающегося выражения плотоядности, а с

каким-то необъяснимым букетом готовности раздробить или

перекусить пополам. Одет в военного покроя сюртук, застегнутый

на все пуговицы'.

Читаешь - и вздрагиваешь. Что это? Когда и о ком написано?

- Написано в шестидесятых годах прошлого века. Но почему же

такое невероятное совпадение с обликом, слишком уж памятным не

людям шестидесятых годов, а именно нашему поколению? - Читаем

дальше.

'На лице не видно никаких вопросов; напротив того, во всех

чертах выступает какая-то солдатски невозмутимая уверенность,

что все вопросы давно уже решены. Какие это вопросы? Как они

решены? Может быть, это вопрос о всеобщем истреблении, а может

быть, только о том, чтобы все люди имели грудь выпяченную

вперед на манер колеса? Ничего неизвестно. Известно только, что

этот неизвестный вопрос во что бы то ни стало будет приведен в

действие. А так как подобное противоестественное приурочение

известного к неизвестному запутывает еще более, то последствие

такого положения может быть только одно: всеобщий панический

страх'.

'Перед глазами зрителя восстает чистейший тип идиота,

принявшего какое-то мрачное решение и давшего себе клятву

привести его в исполнение... Когда же придатком к идиотству

является властность, то дело ограждения общества значительно

усложняется'.

'Угрюм-Бурчеев принадлежал к числу самых фанатических

нивелираторов. Начертавши прямую линию, он замыслил втиснуть в

нее видимый и невидимый мир с таким непременным расчетом, чтоб

нельзя было повернуться ни взад, ни вперед, ни направо, ни

налево.'* 'Нет ничего опаснее, как воображение прохвоста, не

сдерживаемого уздою и не угрожаемого непрерывным представлением

о возможности наказания на теле. Однажды возбужденное, оно

сбрасывает с себя всякое иго действительности и начинает

рисовать своему обладателю предприятия самые грандиозные'. А

'Угрюм-Бурчеев был прохвостом всем своим существом, всеми

своими помыслами. Виртуозность прямолинейности засела, точно

ивовый кол, в его скорбной голове, пустив там целую

непроглядную сеть корней и разветвлений. Это был какой-то

таинственный лес, преисполненный волшебных сновидений.

Таинственные тени гуськом шли одна за другой, застегнутые,

выстриженные, однообразным шагом, в однообразных одеждах, все

шли, все шли... Уже до прибытия в Глупов он составил в своей

голове целый систематизированный бред, в котором до последней

мелочи были регулированы все подробности будущего устройства

этой злосчастной муниципии'.

=================================================

* Вряд ли подозревал Щедрин, что в этом стремлении

втиснуть все в прямую линию может сказываться отголосок

воспоминания об обстановке в одном из других слоев, а именно -

на одномерном Дне Шаданакара.

=================================================

'На другой же день по приезде он обошел весь город... Шел

он долго, все простирая руку и проектируя, и только тогда,

когда глазам его представилась река, он почувствовал, что с ним

совершилось нечто необыкновенное. Он позабыл... он ничего

подобного не предвидел... Излучистая полоса жидкой стали

сверкнула ему в глаза, сверкнула и не только не исчезла, но