Достоевский в своем 'Великом
инквизиторе'. Это не был Торквемада или кто-либо другой из
крупнейших руководителей этого сатанинского опыта; но и к
рядовым работникам инквизиции он не принадлежал. Он появился
уже на некотором спаде политической волны, и в течение его
многолетней жизни ему стало ясно, что превратить католическую
церковь в послушный механизм Гагтунгра, в путь ко всемирной
тирании, не удастся. Но опыт деятельности в русле инквизиции
очень много дал этому существу, развив в нем жажду власти,
жажду крови, садистическую жестокость и в то же время наметив
способы связи между инспирацией Гагтунгра, точнее - Урпарпа, и
его дневным сознанием. Эта инспирация стала восприниматься
временами уже не только через подсознательную сферу, как
раньше, а непосредственно подаваться в круг его бодрствующего
ума. Есть специальный термин: хохха. Он обозначает сатанинское
восхищение, то есть тип таких экстатических состояний, когда
человек вступает в общение с высокими демоническими силами не
во сне, не в трансе, а при полной сознательности. Теперь, в XVI
веке, в Испании, хохха стала доступна этому существу Оно
достигло ступени осознанного сатанизма.
Промежуток между этой инкарнацией и следующей протекал
сперва, конечно, на Дне, куда шельт вместе с астралом были
сброшены грузом ужасной кармы; а затем в Гашшарве: извлеченный
туда Урпарпом и его слугами, потенциальный антихрист
подготавливался там свыше 200 лет к своему новому воплощению.
Напомню, что монада, некогда похищенная для него из Ирольна
самим Гагтунгром у одного из императоров Древнего Рима,
продолжала томиться в плену, в пучине лилового океана, в Дигме,
а как бы обезглавленный шельт императора пребывал в подобии
летаргического сна в одном из застенков Гашшарвы.
Кажется, однако, что в глубине существа, о коем идет речь,
оставалась еще, вопреки осознанному преклонению перед
Гагтунгром, то ли крохотная искра, то ли некоторая тень
сомнения в правильности своего выбора. Возможно, впрочем, что
это был просто инстинктивный страх перед невообразимо ужасной
катастрофой после грядущего апофеоза. Так или иначе, эта искра
была наконец потушена в начале его нового существования на
земле. В маленькой стране на границе Азии и Европы, в горной
деревушке, в бедной верующей семье снова увидело солнечный свет
это существо; и еще подростком распростилось оно навсегда со
всем, что прямо или косвенно связано с христианством. Казалось,
Провиденциальные силы еще раз приоткрыли ему двери спасения,
предоставив возможность дальнейшего пути в лоне церкви, в сане
священника. Но какие перспективы могла бы сулить эта скромная
дорога существу, одержимому импульсом владычества надо всем
миром? С подготовкой к духовному пути - в обоих значениях этого
слова - было покончено навсегда - окончательно и бесповоротно.
Возможно также, что выбор, по существу, был сделан раньше, еще
в Гашшарве, теперь же он только нашел соответствующее выражение
в Энрофе. Объект многовековых попечений дьявола примкнул к
революционному движению на Кавказе и основательно проштудировал
Доктрину, отчетливо поняв, что не найти ему ни лучшей маски, ни
лучшей программы для первых мероприятий после захвата власти.
Но почему, вернее, зачем это существо, предназначенное к
владычеству над Россией, было рождено не в русской семье, а в
недрах другого, окраинного, маленького народа? Очевидно, затем
же, зачем Наполеон был рожден не французом, а корсиканцем, не
наследником по крови и духу великой французской культуры и
национального характера этого народа, а, напротив, узурпатором
вдвойне: захватчиком не только власти, к которой он не был
призван ни обществом, ни правом наследования, но еще вдобавок
власти в стране чужой, а не в своей собственной. И Корсика, и
Грузия, страны суровые, горные, культурно отсталые, где
человеческая жизнь стоит дешево, а всякий конфликт перерастает
в кровавое столкновение, сделали свое дело, укрепив в обоих
своих порождениях глубокое презрение к ценности человеческой
жизни, жгучую мстительность, неумение прощать и ту
поразительную легкость, с какой уроженцы этих стран готовы
пустить в ход оружие. Для того чтобы лучше выполнить свое
предназначение во Франции и в России, оба эти существа должны
были быть как бы чужеродными телами в теле