Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

к этому лицу, от

множества ассоциаций, вызываемых у нас при его виде, и

взглянуть на эти черты непредубежденно. На большинстве

портретов глаза вождя слегка сощурены, как бы полуприкрыты

чуть-чуть припухшими веками. Иногда - это гримаса,

долженствующая имитировать добродушно-хитрую полуусмешку, как у

Ленина, иногда же это похоже на напряженное всматривание вдаль.

Лишь на известном портрете, принадлежащем кисти Бродского,

глаза раскрыты так, как им надлежит быть: непроглядная тьма,

свирепая и грозная, смотрит оттуда. Густые волосы, зачесанные

назад, скрывают ненормальность черепа; знаменитые усы смягчают

слишком разоблачающую линию губ. Впрочем, усы и сами по себе

вносят немаловажный оттенок: оттенок какой-то пошловатой

примитивности, как если бы их обладатель гордился своей мужской

грубостью и сам культивировал ее в себе. Узкий в детстве овал

лица давно заменился четко очерченным квадратом: это

объясняется развившейся с годами сокрушительной мощью челюстей,

способных, кажется, перемолоть камни. Неимоверная воля

отпечаталась на этом лице и столь же безграничная

самоуверенность. Ни единой черты, говорящей - не то чтобы об

одухотворенности, но хотя бы о развитой интеллигентности.

Только убийственную хитрость в сочетании с непонятной тупостью

можно разглядеть в этих чертах, да еще нечто, вызывающее

недоумение и тревогу: череп! череп! что вмещают эти необычайные

выпуклости головы, что обозначают эти уникальные пропорции?

Хитрость, воля, тупость, бесчеловечность - ведь таких

свойств недостаточно, чтобы оставить в истории такой след,

какой оставил он. Должны быть налицо и дарования высшего

порядка. Может быть, о них свидетельствует то, что на портрете

не может быть запечатлено, - голос, тембр, дикция? Но все мы,

его современники, слышали этот лишенный вибраций, выхолощенный

от нюансов, медлительный и тупой голос автомата, эту дикцию

восточного человека, не сумевшего овладеть до конца правильным

русским языком.

Кто же это? неужели и вправду идиот? Но когда же и где,

кроме города Глупова, идиот становился полновластным

правителем, и притом в огромном государстве? становился не по

праву наследования, а собственными усилиями? Ведь для того,

чтобы захватить власть и после этого три десятилетия единолично

править исполинской державой, заставляя дрожать целые

континенты, - для этого надо обладать и кое-чем другим, кроме

идиотизма.

Но оставим портрет, приглядимся к биографии

государственного человека.

Вопреки открытому и ясному завещанию Ленина,

предостерегавшего партию от вручения слишком обширных

полномочий этому любителю 'острых блюд', любитель сумел в

два-три года растолкать локтями всех других претендентов,

обладавших большими заслугами и большими достоинствами; сумел

мастерски проведенными интригами довести всех конкурентов,

которые не успели умереть сами, до казни или остракизма; не

преминул раздавить, как гнезда насекомых, одну за другой все

оппозиционные группы внутри партии и вне ее; нашел способы

истолочь в порошок интеллигенцию - рассадник разномыслия - и

взамен создать свой собственный эквивалент этого культурного

слоя; разрушил внешние покровы и формы религии, заставив ее в

то же время служить верой и правдой его интересам; ухитрился

создать такой культурный режим, при котором даже самая

отчаянная голова была бы лишена фактической возможности

возвысить голос против этого режима; умудрился соорудить такой

аппарат безопасности, при котором жизнь владыки сделалась

абсолютно недосягаемой ни для яда, ни для кинжала, ни для пуль,

ни для бомб; посадил на всякий случай за решетку несколько

миллионов человек; сумел слить голоса остального населения в

неумолчном гимне - ему, только ему, любимому, мудрому, родному,

- о, воистину для всего этого нужно было обладать

гениальностью. Гениальностью особой, специфической: темной

гениальностью тиранствования.

Гениальность же тиранствования слагается в основном из

двух сил: величайшей силы самоутверждения и величайшей

жестокости.

По-видимому, в истории человечества еще не было существа,

одержимого жаждой самоутверждения с такой силой, накалом,