василиска.
- Кто тут? - спросил он в ужасе.
Но река продолжала свой говор, и в этом говоре слышалось
что-то искушающее, почти зловещее'.
'...Дома он через минуту уже решил вопрос по существу. Два
одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и
устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были
обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго
представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той
силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении
чего бы то ни было, то в этом случае невежество являлось не
только равносильным знанию, но даже в известном смысле было
прочнее его. Он не был ни технолог, ни инженер; но он был
твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая
которою можно покорить мир'.
'Город приник; в воздухе чувствовалась спертость и духота.
Он еще не сделал никаких распоряжений, не высказал никаких
мыслей, никому не сообщил своих планов, а все уже понимали, что
пришел конец'.
Конец начался, как известно всем, читавшим Щедрина, с
разрушения старого города до основания и со свезения всего
образовавшегося мусора, включая навоз, к реке.
'И вот вожделенная минута наступила. Созвавши будочников,
он привел их к берегу реки, отмерил шагами пространство, указал
глазами на течение и ясным голосом произнес:
- От сих мест - до сих!
Как ни были забиты обыватели, но и они восчувствовали. До
сих пор разрушались только дела рук человеческих, теперь же
очередь доходила до дела извечного, нерукотворного...
- Гони! - скомандовал он будочникам, вскидывая глазами на
колышущуюся толпу.
Борьба с природой восприняла начало'.
Борьба с природой!.. - Общепринято мнение, что в образе
Угрюм-Бурчеева Щедрин воспроизвел - разумеется, в сатирическом
преломлении - образ Аракчеева. Это доказывается и некоторыми
чертами внешнего сходства между щедринским героем и обликом
гнусного временщика и явной пародией на военные поселения,
которую представляла собой административная и градостроительная
система, мечтавшаяся Угрюм-Бурчееву. Ясно также, что в этом
образе отразился в какой-то мере и реальный исторический образ
другого деспота, наложившего на Россию еще более резкий
отпечаток, и к тому же более близкого к Щедрину хронологически:
образ Николая I. Но... борьба с природой? Ни Аракчеев, ни
Николай не сносили городов с лица земли, дабы строить на их
месте новые, по их скудоумному ранжиру разграфленные; ни тот,
ни другой не сгоняли все население на бессмысленную и слепую
борьбу с природой.
Наконец, горы мусора запрудили реку.
'Раздался треск, свист и какое-то громадное клокотание...
Затем все смолкло; река на минуту остановилась и тихо-тихо
начала разливаться по луговой стороне. К вечеру разлив был до
того велик, что не видно было пределов его, а вода между тем
все прибывала и прибывала. Откуда-то слышался гул; казалось,
что где-то рушатся целые деревни и там раздаются вопли, стоны и
проклятия. Плыли по воде стоги сена, бревна, плоты, обломки изб
и, достигнув плотины, сбивались в кучу в одном месте'.
Известно, что замыслы Угрюм-Бурчеева потерпели крах на
следующее же утро. За ночь река размыла и унесла плотину и
снова двигалась в своих берегах. Тогда ошеломленный
преобразователь решил уйти от реки и построить мечтаемый город
Непреклонск на новом месте, на ровной как скатерть, низине.
Там, наконец, его сморило и он заснул с топором в руке.
'Изнуренные, обруганные и уничтоженные, глуповцы после
долгого перерыва в первый раз вздохнули свободно. Они взглянули
друг на друга - и вдруг устыдились. Они не понимали, что именно
произошло вокруг них, но чувствовали, что воздух наполнен
сквернословием и что далее дышать в этом воздухе невозможно.
Была ли у них история, были ли в этой истории моменты, когда
они имели возможность проявить свою самостоятельность? - ничего
они не помнили. Помнили только, что у них были
Урус-Кугуш-Кильдибаевы, Негодяевы, Бородавкины и в довершение
позора этот ужасный, этот бесславный прохвост! И все это
глушило, грызло, рвало зубами - во имя чего? Груди захлестывало
кровью, лица судорожно искривляло гневом при воспоминании о
бесславном идиоте, который с топором в руке пришел неведомо
отколь и с неисповедимой наглостью изрек смертный приговор
прошедшему,